Прошло несколько часов, стармех не возвращался. Я решил снова побывать на греческом пароходе. В порту темно, доки по-прежнему пустынны. С моря навалил густой туман. Причальные фонари казались в тумане взлохмаченными красноватыми клочьями шерсти.
На этот раз «Золотой кентавр» не казался мертвым. На судне раздавались голоса, ярко горели лампы. Когда я открыл дверь в машинное отделение, то не поверил своим глазам. Полное освещение, внизу гудела динамо-машина. Станок работал. В мастерской собралось человек двадцать, среди них и наши машинисты. Греки одеты по-праздничному — в чистых разноцветных рубашках без рукавов. Люди оживленно переговаривались; казалось, они хорошо понимали друг друга.
Наш старший механик в синем полотняном кителе, улыбаясь, слушал радиста, одним глазом поглядывая на стальную стружку, бежавшую из-под резца. Кончик его большого носа был перепачкан. Но выглядел Федор Степанович именинником.
— Еще час, товарищ капитан, — сияя, сказал он, увидев меня. — Молодцы эти греки. Вся машинная команда здесь и даже два матроса. В город никто не пошел. Наших к станку не подпустили…
Он подошел к радисту и от избытка чувств хлопнул его по плечу:
— Молодцы, греки, хорошо!
Радист не утерпел и в ответ тоже хлопнул механика.
— Русский очень хорош… — с выражением сказал он.
Маленький радист рассказал мне, путая опять французские и русские слова, что сегодня только капитан со старшим механиком пошли в церковь.
— А это наша гвардия, силы Сопротивления, — с гордостью показал он на товарищей.
Я вернулся на свое судно с Федором Степановичем и двумя машинистами. Шел третий час ночи. В кармане запасливого старшего механика, бережно укутанные носовым платком, лежали два плунжера.
— Товарищ капитан, — встретил у трапа вахтенный помощник Лукьянов, — в кают-компании дожидаются югославы: машинисты и два механика.
— Это зачем еще? — удивился я. — Еще рано как будто для визитов.
— Помогать ремонтировать двигатель. Мы говорили, что сами управимся, а они — свое. Сидят дожидаются.
За утренним чаем старший механик, уставший, но довольный, гордо доложил:
— Машина готова, капитан… Югославы только что ушли. Всю ночь с нами работали. Упрямые. Деньги им предлагал — обиделись. Выпили по рюмочке, и дело с концом.
По случаю окончания ремонта Федор Степанович был в парадном кителе с надраенными пуговицами и свежим подворотничком.
Ровно в двенадцать приехал на званый обед греческий капитан. Ему очень понравились русские пельмени. А в четыре часа пополудни мы уходили из английского порта. Где-то внизу, под палубой, четко отстукивал дизель. Ярко светило солнце. Море было синее, приветливое. В бинокль далеко-далеко виднелись путевые буи.
М. Волков,
заместитель командира подводной лодки
ФЛАГМАН ФЛОТСКОЙ ПОЭЗИИ
Это случилось двадцать восемь лет назад, холодной ноябрьской ночью. Подводная лодка «Л-2», выполняя боевое задание, наскочила на сорванные накануне сильным штормом мины. Раздался мощный взрыв, затем второй, и подводная лодка погрузилась в свинцовые воды Балтики. Только троим матросам, находившимся в это время наверху, удалось спастись. Остальной экипаж погиб.
Так более четверти века назад ушел из жизни замечательный певец моря, флагман флотской поэзии Алексей Лебедев.
Мне не посчастливилось знать его лично. Но стихи его, каждая строчка его зарисовок флотской жизни поразили меня, в то время еще курсанта военно-морского училища, своей образностью, исключительно точным выражением того главного, чем жил флот. Такие стихи мог написать только моряк, искренне любящий свою суровую профессию.
Было такое чувство, будто автор случайно заглянул в сокровенные тайны твоей души, подслушал и ярко передал твои мечты.
Мне повезло. Во-первых, я учился в училище, которое за четыре года до моего поступления в него окончил Алексей Лебедев. Память о нем была свежа у многих работников училища. Во-вторых, руководитель нашего литобъединения, поэт Всеволод Борисович Азаров, хорошо знал Лебедева и с особым теплом говорил о его стихах и жизни. И все-таки мне было известно не так уж много. И я стал собирать его стихи.
В одном из писем он говорит матери:
«…теперь вот, накануне самого серьезного из походов, сделанных мною, я не раскаиваюсь в том, что выбрал себе военно-морскую профессию. Твердо верю, что мы победим…»
Прекрасно сказал об Алексее Лебедеве наш замечательный современник, писатель Николай Тихонов: