К подъему флага торопились на корабли офицеры. Все они, за исключением молодых, пришедших осенью из училищ лейтенантов, хорошо знали Карцова и сейчас отдавали ему честь. Карцов тоже смущенно козырял в ответ. Хотя ему и очень льстило такое внимание, но он и тут усматривал непорядок: во-первых, он не при форме, а во-вторых, по званию он младший и должен отдавать честь первый.
— Как поживаете, Иван Степанович?
Это штурман с плавбазы Хворостов, хороший парень, башковитый, только в базе зря сидит, ему надо на боевой корабль идти. Жена у него красивая, вот и, наверное, не хочет надолго оставлять ее одну. База же выходит в море редко и ненадолго.
— Спасибо, живем — хлеб жуем. А что у вас нового?
— Жену вот отвел в родильный дом, а тут на службу надо.
— Ну, теперь она и без вашей помощи справится. Кого ждете-то?
— Сына.
— Первую лучше девочку. Матери помощница по хозяйству, да и следующих нянчить будет.
— Какие уж там следующие! На одного-то едва решилась, — сказал Хворостов и заторопился.
Да, теперь как-то не в моде заводить большую семью. А зря. В большой семье как раз и вырастают лучшие дети. И неизбалованные, и умеющие помогать друг другу.
А Хворостов теперь, наверное, уйдет с базы…
— Иван Степанович, можно вас на минутку?
Это помощник капитана капитан-лейтенант Власов.
— Боцман у меня, Горпищенко, тоже в запас надумал. Кого бы посоветовали вместо него?
— Поставьте Уткина. Хозяйственный мужик. И с матросами ладить умеет.
— Пожалуй, верно. А я вот о нем как-то даже и не подумал. Незаметный он какой-то.
— А работящие — они всегда не очень заметные. Крикуны — те всегда на виду.
— Тоже верно. Спасибо, Иван Степанович.
— Не за что. А с Уткиным не прогадаете.
А вот и командир. Карцов вытянулся:
— Здравия желаю, товарищ капитан третьего ранга!
— Здравствуйте, Иван Степанович. Вижу, давно на ногах. Тоже хлопот хватает?
— Да есть маленько. Посудина небольшая, а догляд за ней нужен. Да и за ребятами.
— Как этот, полярник-то?
— Сашок? Ничего, добрый моряк выйдет. Технику любит. Осенью ему призываться. Вот просил походатайствовать, чтобы на наш корабль взяли.
— Добро. Сегодня же попрошу военкома.
— Спасибо.
— Что-то давненько не заходили к нам.
— Да ведь все некогда.
— Все-таки заходите.
— Загляну как-нибудь.
Разговор, казалось, закончился, но ни командир «Стремительного», ни Карцов прощаться не торопились. Карцову хотелось напомнить насчет того, чтобы помыть борт, но он не знал, хорошо ли это будет, не подведет ли нового боцмана. Да и про Барохвостова сказать бы не мешало. Мол, неправ командир, что всю команду наказал. Но как об этом скажешь? Командир есть командир, его приказания не должны обсуждаться. И хотя капитан третьего ранга вдвое моложе и сам когда-то служил у Карцова матросом, но сейчас он командир корабля.
За двадцать девять лет службы у Карцова были разные командиры. И хорошие, и плохие, и просто средненькие. Их могли любить, уважать или, наоборот, не уважать, но им всегда беспрекословно подчинялись. И это годами воспитанное чувство беспрекословного повиновения командиру осталось в Карцове, видимо, на всю жизнь и сейчас мешало ему высказать то, что надо было бы сказать. «Ладно, пусть ему скажет начальство, которое повыше его», — решил Карцов.
Но командир заговорил сам:
— Слышали, как наши боцмана оскандалились?
— Насчет всех не слышал, а вот про Барохвостова рассказывали.
Капитан третьего ранга смущенно потупился. Потом махнул рукой:
— А чего тут юлить — ошибку я допустил. Сгоряча всю команду без берега оставил. Меня тоже надо понять: «флажок» пожаловался комбригу, а там пошли склонять по всем падежам весь корабль. Как будто и не было у нас отличной стрельбы, приза главкома! Обидно стало. Меня тоже по-человечески понять надо.
— А вас так и поняли, поэтому боцмана и не обижаются. Хотя вы и поступили не по справедливости, извините за прямоту.
— Но не отменять же мне теперь приказ?
— А почему бы и нет?
— Да ведь скажут, что, мол, за командир: сегодня так, завтра наоборот. Авторитет командира должен быть непререкаем, иначе на корабле все пойдет кувырком.