Митька нехотя вылез из рубки и пошел на корму.
Едва вышли из гавани, как начало мотать. Карцов проверил, хорошо ли задраены люки, не протекает ли где. Едва он вернулся в рубку, как Митька попросил:
— Иван Степанович, постойте на руле, я за сигаретами спущусь.
Ясно, за какими сигаретами. Черт с ним, пусть развлекает докторшу. Идти не меньше часа, еще укачается.
— Ладно, иди. Да погляди там за докторшей. Если укачается, веди сюда.
Митька шмыгнул в кубрик.
Катер швыряло то туда, то сюда, трудно было удерживать его на курсе. Если бы идти прямо против волны, то еще ничего, а тут надо наискось, волна как даст в левую скулу катера, так и разворачивает его чуть ли не на двадцать градусов. Как бы еще руль не заклинило. То и дело обнажается винт, мотор быстро развивает обороты, аж визжит. Не угляди — тоже разнесет. Но Сашок управляется хорошо.
Карцов уже много раз ловил себя на том, что испытывает к Сашке нечто похожее на нежность. Одно только он не одобрял в парне: его холодное отношение к родителям. Иногда Карцов чуть ли не силой заставлял Сашку написать им хоть пару слов. Правда, и те писали не часто, видно, не могли простить сыну его бегства из дому.
Так в жизни и получается. Казалось, чего не хватало парню? А вот поди ж ты — убежал. «Отцу небось некогда было им заниматься, а матери… Разве они что-нибудь понимают в этом?» Вот он, Карцов, понял бы. И будь Сашок его сыном, никакого конфликта не произошло бы. Тут и понимать-то особенно нечего, все видно как на ладони. А ведь и у него, у Карцова, мог быть такой сын…
Осенью Сашке стукнет восемнадцать. А как раз восемнадцать лет назад Карцов посватал Ксюшку Шилову. По пути в санаторий заехал на три дня в свою деревню да и застрял на весь месяц, так и пропала путевка. Он-то совсем не помнил Ксюшку, до войны она еще сопливой девчонкой была. А как увидел тогда, так и забыл про все на свете.
В то время он был еще молодой и видный парень. Мальчишки так хвостом и тащились за ним, а девчата хоть и прятались за занавесками, но глаз не спускали. И он знал: позови любую, пойдет не задумываясь.
А Ксюшка отказалась. То ли был у нее на примете кто другой, то ли впрямь не соблазнили ее ни флотская форма, ни его тогдашняя стать, ни перспектива сменить деревеньку в Брянских лесах на красавец Севастополь. Только уехал туда Карцов один и вскоре перевелся на Север.
А здесь гнезда так и не свил. Пока вытравил из сердца Ксюшку, годы проскочили. Да и как-то никто больше по душе не пришелся. А просто так, чтобы не остаться бобылем, не захотел жениться. Бухгалтерша из порта, Елена Васильевна, только в прошлом году замуж вышла. Тоже была в возрасте и одинокая. Жила тихо, незаметно. В те редкие вечера, когда Карцов сходил на берег, он иногда заглядывал к ней. Просто так, на огонек. Говорили о том о сем, пили чай. Карцов не отказался бы и от рюмки-другой, но приносить с собой водку считал неприличным. А когда Елена Васильевна предлагала выпить своей настойки, отказывался, хотя знал, что сама она совсем не пьет, а настойку приготовила для него. Знал также, что эту настойку обожал ее муж. Лет десять уже прошло, как он не вернулся с моря на артельном рыбацком баркасе.
Говорят, она сейчас хорошо живет с новым мужем. Да, она любому могла бы составить счастье. Может, зря тогда не сделал ей предложение? Был бы и угол, и жена, и дети.
Жене, гидрологу, которая сейчас рожает, года двадцать два, не больше. И муж у нее тоже молодой, помнится, совсем недавно приходили они сюда регистрироваться — на острове-то никакой власти, кроме начальника метеостанции, нет. Вот и у Хворостова сегодня кто-то родился. День нынче урожайный выдался, сразу двое. А сколько, интересно, по всей стране в один день рождается? Надо будет спросить у Сашки, он все знает…
Наконец показался остров. Недаром его прозвали лысым. На отполированной волнами скале — ни деревца, ни кустика. Только домик метеостанции бородавкой торчит наверху. Издали остров похож на серый берет с шишечкой, такие опять в моду входят.
О том, чтобы подойти к маленькому деревянному причалу, и думать не приходится. Причал — с наветренной стороны, и волны там колошматят по острову, как из пушки, только грохот стоит да каскады брызг выше скалы поднимаются. Придется заходить с подветренной стороны, глубины там небольшие. Может, на острове догадаются и пришлют кого, чтобы принять докторшу?
— Дмитрий! — крикнул он вниз. — Ну-ка, пойди дай семафор, чтобы принимали с южной оконечности.
Из кубрика вылезла и докторша. Видно, ее совсем укачало — бледная как полотно. Надо было давно ее позвать, в кубрике душно, а тут, на ветру, качка легче переносится.