В июне 1854 года в лондонской «Таймс» была помещена статья.
«Предположим, — писал корреспондент, — что мы нападем на Гельсингфорс и уничтожим стоящий там русский флот. Известие об этом получат в Петербурге через несколько часов. Тогда выйдет кронштадтский флот из 20 линейных кораблей, несколько 50-пушечных фрегатов и других судов меньшего размера… Несмотря на наше искусство и храбрость, мы можем потерять несколько лучших кораблей. По-видимому, сэр Чарльз Нэпир вполне понимает все это, иначе уже предложил бы что-нибудь… Нам скажут: для чего не разрушили форта Ганге? Но что выиграем мы от этого? Если мы убьем у русских тысячу человек, они тотчас же могут их заменить другими».
Этот вывод корреспондента, видимо, считали убедительным, коли министерская газета «Глоб» почти дословно перепечатала статью, добавив от себя, что адмирал Нэпир человек сильный, но не сумасшедший.
Впоследствии выяснилось, что союзники считали наше побережье гораздо сильнее укрепленным, чем это было на самом деле. Однако принципиального значения для всего хода событий это не имело.
Но в Англии помнили заявления адмирала Нэпира, сделанные им перед войной: он обещал истребить все русские приморские пункты, включая и Кронштадт. Общественное мнение Англии и Франции, взвинченное перед войной, было трудно успокоить.
В это же лето морские силы союзников численностью в 10 кораблей вошли в Белое море. 22 июля отряд комендора Оммана приблизился к острову Мудьюг для промера фарватеров, ведущих к Архангельску, выслав вперед шесть вооруженных шлюпок. По фрегату и шлюпкам открыли огонь две полевые батареи, и с выскочивших навстречу шлюпок затрещали ружейные залпы. Англичане бесславно отошли.
Затем союзники решили взять Соловецкий монастырь. Монахи, подоткнув рясы, ответили на бортовые залпы кораблей из своих двух небольших орудий и подбили один пароход англичан.
Потом союзники высадили на побережье Онежского залива десант, который вступил в бой с крестьянами деревни Пушлаты. Потеряв пятерых убитых и таща на себе раненых, десантники вернулись на корабли. На этом операции союзников на Белом море и закончились.
Затяжка военных действий и огромные потери в Крыму заставляли англичан отважиться на решительные действия, чтоб поддержать пошатнувшийся престиж Великобритании.
Вскоре английская и французская пресса стала засыпать союзников остротами и эпиграммами. Журнал «Пунш» советовал своим землякам заняться хоть ловлей салаки, дабы не пропали огромные запасы соли, сделанные флотом перед войной.
Осенью английский флот вернулся в Англию. Адмирал Нэпир был заменен Дондасом. Только на следующий год английский флот снова появился на Балтике и соединился с французским.
Эскадра в шесть крупных боевых кораблей при 218 орудиях направилась к берегам Камчатки и в августе вошла в Авачинскую бухту, открыв огонь по гавани Петропавловска-на-Камчатке.
Этот самый дальний русский порт обороняли 44-пушечный фрегат «Аврора» и 10-пушечный транспорт «Двина». Их поставили за косой Кошка левыми бортами к выходу из бухты, а орудия правых бортов были сняты и установлены на береговых батареях. Всего на кораблях и батареях Петропавловска-на-Камчатке было 67 небольших пушек, а в обороне города участвовало 1016 человек, включая команды кораблей и добровольцев-камчадалов.
Несколько раз эскадра обстреливала порт и город; наконец после сильного артиллерийского огня англичанам удалось высадить десант в 300 человек. Отряды матросов и добровольцев-камчадалов, подпустив десант, внезапной штыковой атакой опрокинули его в море.
Спустя четыре дня город был вновь атакован; высадили десант в 850 человек. И опять матросы и камчадалы столкнули врага в море, захватив в качестве трофея знамя английской морской пехоты.
Сэр Никольсон направил в английский парламент рапорт, в котором заверял, что далекий Петропавловск-на-Камчатке эскадрой не взят потому, что он по своим укреплениям является вторым Севастополем.
В июне союзный флот двинулся на Петербург, попутно высаживая мелкие группы на побережье. Матросы возвращались к своим шлюпкам, таща на плечах бараньи и свиные туши.
…Подгоняемый западным ветром, союзный флот шел на Кронштадт, и по мере приближения его к цели настроение на кораблях портилось. Берега залива медленно и неумолимо сжимались, словно собирались раздавить шедшие вглубь корабли. Тусклая вода, странное свечение неба по ночам и молчание; только свист ветра в рангоуте и озлобленные, отрывистые, как пистолетные выстрелы, удары волн в борта да тоскливо-тревожные крики чаек.