На ходовом мостике головного корабля «Мерлин» стояли одетые в просмоленные плащи вахтенные сигнальщики. Матросы на палубе прятались от ветра за надстройками, часто курили, переругивались, проклиная это море, это небо, эту жизнь…
И вдруг палуба больно ударила в ноги, корабль подскочил. Тяжелая бочка с салом, стоявшая на носу возле обреза с водой, где курили матросы, подлетела кверху и запрыгала, как резиновый мяч. Вода в обрезе взметнулась фонтаном. Команда в растерянности забегала по палубе. В это время второй удар потряс корпус корабля; он накренился, затрещал, с грохотом рухнули мачты. Матросы хватали спасательные пояса и бросались за борт в холодную воду.
С трудом прекратив панику и видя, что корабль пока не тонет, командир «Мерлина» послал осмотреть корпус.
В это время шедший сзади фрегат «Файрфляй» тоже подпрыгнул, но тоже остался на плаву. Поспешившие на помощь пароходы «Вельчур» и «Бульдог» тоже подорвались на минах. Эскадра остановилась.
Осмотр показал, что «Мерлин» только чудом держится на воде. Шпангоуты и бимсы его набора поломаны, все грузы внутри перемешались, и помпы едва успевали откачивать из трюмов воду. На других пострадавших кораблях положение было не лучше. Оставалось только одно — как можно скорее отбуксировать эти суда в Англию для капитального ремонта.
Так впервые английские моряки познакомились с русскими «адскими машинами» — минами.
Вскоре одной из канонерок удалось различить в воде мину и с огромными предосторожностями поднять ее на борт. Потом ее доставили на флагманский корабль адмиралу Сеймуру. Тот подошел к матросу, державшему на руках цинковый бочонок высотою в полметра и диаметром сантиметров сорок, увидел какую-то торчавшую деталь и дотронулся до нее концом своей трости…
Раздался взрыв. Адмирал отделался ожогами лица и потерей глаза, окружавшие поплатились серьезнее.
Это была мина профессора Якоби с трубкой профессора Власова, содержавшая небольшой заряд черного пороха. При ударе о борт корабля стеклянная трубка лопалась, заключенная в ней кислота выливалась на бертолетову соль, та от реакции воспламенялась и зажигала пороховой заряд.
Союзный флот остановился перед Кронштадтом в недосягаемости огня его батарей.
Навстречу вышел пароход «Владимир», снял поставленные английскими канонерками буйки, обменялся с эскадрой несколькими выстрелами и вернулся на свое место.
По дороге из Петербурга на Ораниенбаум тянулись экипажи, двигались пешеходы. Любопытные петербуржцы не могли усидеть дома и спешили посмотреть на самый сильный в мире Британский флот.
В одном из своих писем Федор Иванович Тютчев писал:
«Великолепная картина. Чтоб создать ее, неприятелю пришлось прийти издалека с большими издержками. Враждебности в нашей толпе не наблюдалось; напротив, благодушная насмешка играла здесь и там на лицах. Особенно много смеялись, вспоминая известие, будто Петербург в ужасе, будто все население бежало и на защиту столицы приведены 40 000 башкир… Это весь Запад пришел на Россию, чтоб убить ее и заградить ей будущее. Чувствовалось, что присутствуешь при одном наиболее торжественном событии всемирной истории».
Уж на что не отличался воинственностью Иван Сергеевич Тургенев, но тогда, приехав из Парижа в Петербург, он снял себе дачу между Ораниенбаумом и Петергофом. К нему приезжали завтракать Алексей Константинович Толстой, Николай Алексеевич Некрасов и другие гости. После завтрака они ехали на Красную Горку, чтоб полюбоваться панорамой стоящего перед Кронштадтом флота союзников.
Погода в течение лета была чудесной.
С палуб неприятельских кораблей было видно, как русские баркасы и пароходы устанавливали дополнительные заграждения и новые минные поля.
Адмирал Дондас отправил в Лондон депешу:
«Союзный флот при настоящем своем составе не может предпринять ничего решительного. Борьба с могучими укреплениями Кронштадта подвергла бы только бесполезному риску судьбу кораблей».
Газета «Дейли ньюс» писала:
«Великолепнейший флот, какой когда-либо появлялся в море, не только не подвинул вперед войны, но возвратился, не одержав ни одной победы».
Французский адмирал Пено писал в то время:
«Мы стоим против неприятеля, умеющего усиливать средства и наносить нам вред».
Среди молодых офицеров все чаще раздавались призывы к активным действиям. Но правительство приняло постановление, подписанное генерал-адмиралом великим князем Константином, генерал-адъютантом Литке, вице-адмиралом Балком и вице-адмиралом Замыцким, в котором, в частности, говорилось: