Земля, какой бы она ни была — замерзшей, покрытой грязью или травой, каменистая, песчаная или болотистая, — все равно земля. Она примет упавшего без сознания раненого, прикроет его от вражеских взоров и пуль, продержит его на своей груди, пока он не придет в сознание или не найдут его санитары…
Море безжалостно. Упади, потеряв память на секунду, оно ворвется в легкие, задушит, как палач, скрутит судорогами руки и ноги, даже не даст простонать — поглотит в своей пучине. Море стремится просочиться в крохотные щели в бортах, оно врывается водопадом через пробоину. Дорого моряки платят морю за то, что оно носит их на своей поверхности.
Поэтому так дружны моряки, поэтому в бою держатся вместе до последнего дыхания. На корабле судьба у всех одна; она не считается с табелем о рангах. Море поглощает матросов из крепостных крестьян и адмиралов из знатного рода.
В полевом бою кто-то может отсидеться в яме или за камнем, укрываться за стволами деревьев, держаться не впереди, а сзади. Трус даже может убежать с поля боя незамеченным…
В море с корабля никуда не убежишь, и во время боя сидеть в трюме ничуть не безопаснее, чем находиться на верхней палубе; на корабле негде и не к чему прятаться. На корабле в бою, смелый ты или трус, остается одно: сражаться вместе с товарищами, сделать все так, чтоб враг потонул скорее, чем твой корабль, иначе — гибель. Вот поэтому, послужив на кораблях, моряки особенно дружны и превыше всего ценят товарищество. Вот поэтому в бою они дерутся как черти, зная, что, если они успеют победить, уцелеют товарищи, если они опоздали, погибнут все — и товарищи и он сам. На корабле, как нигде, человек чувствует, что судьба всего экипажа зависит от одного человека, а судьба каждого человека зависит от действий всего экипажа.
Отряд подходил к Поркалаудду. Оттуда по телеграфу сообщили, что в море на горизонте — отряд неприятельских крейсеров.
Романов приказал потушить все огни, а кочегарам перестать шуровать в топках, чтоб уменьшить искры и дым. Отряд в кильватер шел по шхерному лабиринту, лишенному опознавательных и навигационных знаков. Все держалось только на интуиции командиров и рулевых.
Вот вышли из шхер. С моря накатывалась пологая гладкая зыбь. Канониры и гребцы дремали, прижимаясь друг к другу и ежась от ночной сырости. А ночь была предательски светлой.
Давыдов смотрел, как плавно вздымается и опускается нос канонерки с установленным на нем орудием. Заинтересовавшись, Алексей присел у единорога, следя, куда смотрит ствол. Ствол смотрел то в небо, то в ближайшую к носу волну. Вот и попробуй метко стрелять, когда орудийный ствол не стоит на месте, а все время ходит вверх-вниз, вправо-влево. Неужели ничего нельзя придумать? Канонир не может на глазок определить момент выстрела, когда орудие какое-то неуловимое мгновение смотрит на цель.
Вытащив записную книжку и карандаш, Алексей стал чертить схему прибора. Сначала изобразил маятник, вернее отвес, а от него — систему рычагов к прицелу. Схема обрастала всё новыми и новыми деталями и наконец получилась громоздкой и ненадежной. От первого же выстрела все эти рычаги и коромысла разлетятся и поломаются, а отвес от качки и сотрясений орудия превратится в сбесившийся маятник. Он будет врать больше, чем стрельба на глазок.
Когда Алексей с раздражением засунул книжку в карман, отряд огибал Поркалаудд и лег курсом на Гангут. На горизонте четко рисовались силуэты неприятельских кораблей. В минуты опасности зрение становится острее, и вражеские корабли казались ближе, чем они были на самом деле. И невольно в голову приходила мысль: чего они медлят? Что они задумали?
А на самом деле гардемарины английских кораблей, уверенные в своей силе и не допуская мысли, что русские решатся на такое сумасбродство — пройти у них под носом, то ли дремали, то ли «травили»: вели бесконечные разговоры, в которых невозможно отличить правду от вымысла. Они так и не заметили, как, прикрытые тенью берегов, вблизи их прошли пять русских пароходов с канонерскими лодками на буксире.
Генерал Моллер, комендант крепости Гангут, отбивший уже несколько атак кораблей союзников, спокойно следил за маячившими на горизонте кораблями. До утра, пожалуй, можно спать спокойно. Утром, вероятно, англичане снова подойдут к форту и опять начнется огненная потеха. Генерал не поверил, когда сигнальщики доложили, что со стороны шхер к форту приближается без шума большой отряд пароходов. Этого комендант никак не ожидал ни от англичан, ни от французов.