День девяносто второй. В гидрологической лаборатории живет рак-отшельник совершенно белого цвета, его зовут Петя Белый. На днях с ним случилось несчастье: он выполз из раковины и упал на пол, ушиб свой голый белый живот. Ему было очень плохо. Приносили зеленый горошек, кусочки ананаса, манго — его любимые лакомства, которые раньше он брал прямо из рук, теперь он ничего не ел. Все загрустили, а он взял и поправился.
У гидрологов вообще интересно. Витя Нейман, Володя Прохоров и еще несколько человек по вечерам режут из дерева. Капитан купил в Коломбо деревянную негритянку, Нейман делает сейчас ее копию — прекрасно. У капитана в Дарвине был день рождения, Нейман подарил ему остров с пальмой: дерево, пробки от тропического вина (ствол пальмы) и фольга. Прохоров режет свою девушку — оригинальную.
День девяносто третий. Вчера главмех Юрий Иванович Кормилицын, очень вежливый мужчина с грустными глазами, показывал мне машину. Высокий, весь в желтых механизмах, в пять этажей, то есть в пять палуб. Два шестицилиндровых двигателя, два громадных вала, кончающихся винтами-движителями — то, что непосредственно дает ход судну, масса всякой на вид грубой, а по сути тонкой механики. Юрий Иванович сказал, что конструкция, придуманная немцами, хороша, но исполнение грешит недоделками. Показывал, где располагается вахта, как передаются команды с мостика относительно разных ходов: малого, среднего, полного, заднего, как вахтенный исполняет их с помощью такого же штурвала, что и на капитанском мостике. В этом же зале хитроумная система опреснения воды, которая работает на среднем и полном ходу, вода идет к кранам, в душ; вот отчего, когда мы долго стоим в порту или на полигоне, нас иногда предупреждают о лимите воды (питьевая до сих пор владивостокская).
Когда мы переходили из этого большого зала в совсем маленький, спросила: «То был главный ваш зал?» На что Юрий Иванович ответил: «На мой взгляд, главный — тот, куда мы с вами направляемся, заведующий всем электричеством на судне. Выйди он из строя, корабль станет куском железа, не больше». Он нарисовал невеселую картину, когда нет ни света, ни пресной воды, не работает телефон, но это, так сказать, бытовые неудобства, а главное — не действует ничего, что могло бы управлять кораблем, повернуть его, куда надо, корабль становится мертвым, теперь он игрушка волн. Еще раз пришел на ум Лермонтов: «По синим волнам океана, лишь звезды блеснут в небесах…» О, бездна! О, вечность!.. Юрий Иванович показал успокоители качки — два крыла, которые при необходимости выдвигаются наружу и, становясь то в одно, то в другое положение, убирают бортовую качку: корабль как бы машет крыльями при шторме. А если беда в том зале?.. Но все было спокойно и снаружи, и внутри. Как человек со здоровым сердцем не замечает его в своей ежедневной жизни, так и мы на судне не думаем о «машине», об этом сердце корабля. А между тем жаркая кровь бежит по артериям именно отсюда, и жар ощутим физически: в некоторых отсеках машинного отделения температура поднимается до 40—50 градусов.
Вот, пожалуйста, говорила по радиотелефону с мамой (как хорошо, что «машина» работает нормально!), Андрей Евсеевич, начальник радиостанции, выполнил свое обещание. По спикеру услышала: «Кучкиной зайти в радиорубку». По трапу, через две ступеньки: «Москва?» — «Москва». — «Мама, мама, это я, здравствуй!» По радиотелефону надо говорить так. Сначала говоришь ты, а потом нажимаешь кнопку и слушаешь, что говорят там, в Москве. В первую минуту была полная неразбериха: мама говорила одновременно со мной и умолкала, когда умолкала я. Потом я объяснила ей, что звук идет по радиоволнам только от меня к ней, а вот когда я говорю «Прием» и переключаюсь на прием, радиоволны идут от нее ко мне. Освоили технологию, еще кое-что покричали друг другу через тысячи миль воды и тверди. Разговор продолжался минут семь, информации секунд на семнадцать. Живы, здоровы, Наташа учится, в «Комсомолке» напечатано несколько заметок.
До чего странно! Разговаривала с Москвой, и как будто так и надо, даже забыла сказать, что звоню с середины Индийского океана!
День девяносто четвертый. О Пакином зондировании говорят: сенсационное событие. Только вчера разные люди корчили гримасы по его поводу: все у него не так, как у людей, вот у Воробьева вполне надежные измерения, а у Паки понять ничего нельзя. И теперь этот успех.