Сейчас мы еще не умеем понять прямую зависимость мелкомасштабных явлений от грубых фоновых условий (течений, погоды и т. п.), но мы должны научиться и мы научимся это делать. Мы правильно планируем то, что хотим изучить, и потому получаем открытия, которые запланированы.
Мы изучали также микроструктуру в этом рейсе.
Здесь Монин повторил, что крупная научная новинка — измерение вертикальной структуры профилей скорости течений прибором Шевцова, который в прошлом рейсе только испытывался, а в этом дает богатую научную информацию. Возможно, именно этот прибор откроет нам причину существования разных слоев в океане.
На четырех полигонах мы мерили экваториальные течения. Совместно с «Академиком Вернадским» осуществлено 14 буйковых постановок на 74 горизонтах, получено около 70 тысяч реализаций скорости и направления течений, а также 12 тысяч — температуры. К востоку от Сокотры — мы, а к западу — «Вернадский» вместе перекрыли путь течения теплых соленых вод из Красного моря.
Метеоотряд провел около 500 метеонаблюдений, принял около 600 карт погоды, было сделано 85 прогнозов. Прослежен редкий случай образования тайфуна (Кит) в зимнем сезоне.
92 гидрооптические пробы взял Павлов, рассмотрев их на шести участках спектра. Обнаружено, что воды течения и противотечения различаются по прозрачности. В 5-м рейсе «Менделеева» Павлов открыл самое прозрачное море в мире (Монин так и назвал его: «Море Павлова»), в этом рейсе он обнаружил самое прозрачное место в Индийском океане.
119 ловов планктона провели биологи. Была обнаружена горизонтальная структура планктона, возникает предположение о существовании «пятен» планктона, различающихся по качественному составу.
Наша удача — целакант, хотя и заржавевший, но подлинный.
Затем Монин произнес похвальное слово обо всех отрядах: турбулентщиков, телеметристов, акустиков, метрологов, гидрологов, метеорологов, всех-всех. И в заключение зачитал приказ с объявлением благодарности всему научному составу экспедиции (значит, и мне).
Вчера в 1 час 30 минут пополуночи (в мою ночную вахту) мы вышли из тропиков. Упаковываем кораллы, раковины, собираем чемоданы.
День сто двадцатый. Завтра рано утром я улетаю в Москву. Так случилось, что не могу ни часа задержаться во Владивостоке. Рейс окончен. «Рейс умер, да здравствует рейс!» — как сказал капитан на прощальном вечере экспедиции. Был бал, которого не забыть, шампанское, веселье и грусть. Был Уссурийский залив и стояние на рейде, когда вот она, родная земля, рукой подать, но еще надо ждать таможенников, и на часах чуть не паутина повисла: так медленно стали двигаться стрелки. И был, наконец, приход, возвращение счастливое, растерянное, долгожданное, когда к каждому члену экипажа подбежала, бросилась, повисла на шее его семья, живущая во Владивостоке, а каждый член научного состава сглотнул комок и сделал безразличное лицо: наши свидания должны еще состояться в Москве, Ленинграде, Калининграде, нам еще надо терпеть.
У меня есть несколько часов до отлета. Перечла дневник, который вела на протяжении этих двадцати с лишним тысяч миль. Было славно. Было здорово. Было хорошо жить на свете. Что было в этих людях, в этой атмосфере, что так отвлекло от привычного бытия, убрало из крови избыток углекислого газа, делающего человека сонным и унылым, а, напротив, внесло озон?
Знаю, что все они — обыкновенные люди, из такой же мешанины достоинств, недостатков, страстей и страстишек, как и люди на берегу, как и люди всякой другой профессии.
Скучали, сплетничали, ссорились по принципиальным научным вопросам и по мелочам — все было. Тогда что же?