«Что видим, то и пишем, а чего не видим, того не пишем». Вот их работа. Много лет, во многих экспедициях. Как будто скучно, как будто плоско: набирай и набирай статистику, а там когда еще на почве этой статистики осенит и родится теоретическое обоснование явления. Иногда, сидя на планерках или просто слушая ежедневные научные собеседования моих друзей, я вспоминала фразу из детского карточного фокуса: «Наука умеет много гитик». Фраза бессмысленная, но она помогала нам в детстве запомнить расположение карт, необходимое для фокуса. Все, что говорилось на корабле, было чрезвычайно умно, пересыпалось завораживающими словосочетаниями: число Рейнольдса, число Вайсяяле, я уж не говорю о конвергенциях, диффузиях или теориях ошибок. В ходе и результате этих разговоров разгадка тайн Мирового океана казалась такой близкой, почти доступной. И вдруг ни с того ни с сего в голову лезла эта фраза: «Наука умеет много гитик». Эти океанологические «гитики»! А когда же истина? Нет, не близка она, и вовсе не собирается даваться в руки. Я уж не говорю о практических результатах их сегодняшних исследований. А они, океанологи, теряют терпение? Становятся скептиками? Полнятся иронией?
Ирония — кажется, такая же неотъемлемая принадлежность современного интеллигента (а может быть, не только современного), как бритье по утрам или, наоборот, расчесывание бороды. Однако ирония человека в океане — иного толка, нежели ирония человека на берегу. Впрочем, возможно, дело тут вовсе не в географии. Я знаю людей разных профессий, ироничных по отношению ко всем и всему. Среди них считается едва ли не признаком интеллигентности, во-первых, жаловаться на жизнь, а во-вторых, хаять самые важные вещи: свою работу, круг людей, с которыми они связаны, собственные отношения. Вполне вероятно, что это относится к разряду их беды, а не вины. Но в целом это грустная картина, я устала от нее.
Было так отлично, так плодотворно-интересно в этой экспедиции, пожалуй, по такой первопричине: из-за отношения этих людей к делу, к друзьям, к жизни. Они ироничны, потому что ирония, также как и юмор, — вообще свойство ума, а на корабле собрались люди весьма неглупые; даже такой внешний признак, как степени: кандидатские и докторские, или звания: профессоров, доцентов и одного лауреата Государственной премии, — тут уместен. Но это не та иссушающая, ведущая к бесплодию ирония и самоирония иных знакомых, а некая игра ума, острая приправа к основному блюду, то есть то, чем ей и положено быть. Здесь не надо было восклицать, подобно шварцевскому герою: «Тень, знай свое место!» Ирония знала свое место или, другими словами, была уместна.
А дело свое они делали всерьез, терпеливо, настойчиво и мужественно, и это самое первое, самое главное. Не все, разумеется. Кто-то вполне укладывался в схему московских знакомцев (сознаю упрощенность той своей раскладки, но буду отстаивать ее смысл). Однако тех, кого узнала, кто стал моими друзьями, кого хочу и могу назвать настоящими людьми, были именно такими, настойчивыми и мужественными. И добрыми в том смысле, в каком доброта наша всерьез распространяется на других людей.
Может быть, вся штука в том, что дело, которым они занимаются, связано с физическим трудом, с опасностью, с непременным чувством локтя рядом стоящего. (Любопытно, что даже слово «идеология» в их науке имеет вполне конкретный, практический смысл: это термин, означающий теоретическое обоснование того или иного эксперимента, исследования). Володя Павлов трижды был близок к гибели, работая гидрологом-разведчиком в ледовой авиаразведке в Арктике. А разве я не видела его после рифа Гейзер, где он добывал кораллы для экспедиции?
Когда он сказал мне, что он дружинник, я даже рассмеялась. Умница, тонкий, интеллигентный человек, о чем мы только с ним не говорили! И вдруг дружинник. А вот и вышло, что снобизм сужает взгляды человека, претендующего на широту этих самых взглядов. Павлов сказал: «Ненавижу хулиганов, ненавижу хамов». Так ведь и я их ненавижу. Только предпочитаю делать это про себя, в лучшем случае — словесно, а он — действенно. Так кто же из нас двоих интеллигентнее?
Очень хочу посмотреть на всех на них: Монина, Озмидова, Федорова, Паку, Егорихина, Павлова — в Москве (правда, на двоих — Паку и Егорихина — придется ехать смотреть в Калининград). До рейса, до корабля соскучились по людям, умеющим брать на себя ответственность. Увы, сколько попадалось хлопающих крыльями, рыцарей фразы, поэтов собственной бесхарактерности. На корабле увидела другое, и это вселило веселое чувство уверенности и уважение к этим другим людям. Какие они — не на корабле, какие они в плавании по общежитейскому морю?