Хочу новое нравственное состояние сохранить.
Мне нравилась их сдержанность, их немногословность. Их товарищество. И их погруженность в дело, которое они выбрали для своей жизни.
И этого тоже хочу для себя.
Семнадцатого декабря 1971 года я улетела из Москвы. Семнадцатого апреля 1972 года возвращаюсь. Четыре месяца в океане. Четыре месяца полной жизни. Грешно, несмотря ни на что, жаловаться на прежнюю жизнь, а все-таки эта была особенной.
Хочу, чтобы она проросла в последующие дни.
А еще я увидела небо, облака, звезды, луну. Я ведь не видела их раньше. Так, эпизодически, что-то одно. А тут я увидела небесный свод над собой. Смотрела на него медленно и долго, может быть, с какой-то мыслью, а может быть, и бездумно.
Разве это не очень важный итог — увидеть над собою небо?
6. ПОМЕЧТАЕМ О ЗАВТРАШНЕМ ДНЕ
Сергей Жемайтис
ПОЛЕ ХЛОРЕЛЛЫ
Глава из повести „Большая лагуна“
Фантастическая повесть «Большая лагуна» переносит нас в будущее, когда на всем земном шаре восторжествовали идеи коммунизма и человечество взялось за переустройство своей планеты, обратив особое внимание на освоение Мирового океана как на неисчерпаемый источник пищевых и технических ресурсов, так необходимых для возросшего населения Земли. Действие повести происходит в водах Большого Барьерного рифа, протянувшегося вдоль восточного берега Австралии более чем на две тысячи километров. Это гигантское сооружение, создававшееся природой сотни миллионов лет, стало неиссякаемой житницей для «морских земледельцев». Здесь, как и в прибрежных водах всего Мирового океана, созданы многочисленные фермы для разведения рыбы, морского зверя, моллюсков, водорослей.
Внезапно, как отголосок давних нарушений экологических связей в биосфере, «морскому земледелию» грозит катастрофа.
Острому конфликту человека с природой и посвящены главы этой повести.
Скоро из-под темной черты горизонта покажется краешек солнца. Осталось не больше минуты до этого торжественного мгновения. Природа настороженно ждет. Большие серые чайки сидят на крыше лаборатории, повернувшись на восток. Чайки похожи на солнцепоклонников с древней гравюры, ожидающих появления своего владыки. Вереница прожорливых бакланов, торопливо махая крыльями, пролетела на кормежку к дальним рифам, откуда доносится густой шум волн.
В десяти милях от крохотного островка, на котором стоит мое жилище, рефрижератор, лаборатория и гараж для лодки и для комбайнов, темнеет высокий берег. Вершины холмов уже золотятся в солнечных лучах. Оттуда тянет пряным настоем из запахов тропического леса.
Мои друзья дельфины, подчиняясь моему торжественному настроению, также ждут восхода солнца. Они находятся возле причала. Одни медленно плавают по кругу, другие замерли, высунув головы из воды. Только маленький Пуффи шумно снует между взрослыми, теребит за плавники, перепрыгивает через них, поднимая каскады брызг. Его не останавливают. Ребенок должен оставаться ребенком. Всему свое время.
Дельфинов шестеро: Хох, Протей — сын Протея, Гера — родоначальница, дочери Геры — Бела и Нинон, Пуффи — сын Нинон.
Заря пылает, охватив полнеба. На поверхности воды отражается небесный фейерверк.
Глаза серых чаек вспыхивают, как угли.
Я, видимо, очень резко взмахнул руками, приветствуя солнце, потому что чайки, все, как одна, снялись с крыши и полетели, пересекая лагуну, как и бакланы, в открытое море. Их перья окрашены краской зари, и они теперь похожи на розовых фламинго.
Вода еще в меру прохладная, бархатная, как говорит Костя, вливает бодрость в каждую клеточку тела. Я погружаюсь в глубину медленно, гребя одними перепончатыми ластами. Дно у причала всего на глубине пятнадцати метров, я могу не дышать более минуты и потому не спешу. Мое утреннее погружение в воды лагуны, кроме гигиенических и гимнастических целей, открывает также начало моих дневных занятий.
Я дежурный биолог. У меня множество электронных приборов, следящих за малейшими изменениями в водной и воздушной среде, автоматические анализаторы и прочая техника, необходимая для присмотра за «полем» хлореллы. Все же нельзя полностью доверяться хитроумной технике.
Прозрачность воды идеальная. Передо мною, внизу, раскинулось дно, похожее на изысканный цветник, по сторонам мягкая голубизна. Мимо, тараща на меня глаза, проплыла стайка макрели. Рыбы остановились, провожая меня взглядом, затем мгновенно метнулись в сторону, заметив пеструю морскую лилию, которой вздумалось переменить место на коралловом дне. Лилия медленно машет своими листьями-щупальцами. Среди рыб у меня есть давние друзья: большой групер, манта и китовая акула. Уже полгода, как мы ведем безмолвное общение, довольные друг другом. Акулы сегодня нет, видимо, она завтракает на ближней отмели, не видно и манты, а групер как будто ждет меня, он стоит между желтых коралловых кустов, усеянных алыми актиниями. У Чарли — так я назвал групера — как всегда, праздничный вид, чешуя его отливает перламутром, глаза похожи на золотистые бриллианты. Все же Чарли мне сразу не понравился: бросалось в глаза его частое дыхание. Когда он плыл ко мне, движения его были вялы.