— Как же я… буду одна… ходить… в театр?
— Почему одна? — сердито возразил он. — С моей мамой, с девчатами! — И уже совсем свирепо заорал: — Перестань реветь!
Люба уткнулась мокрым веснушчатым лицом в мужнино плечо, на котором сверкал золотым шитьем новенький погончик младшего комсостава. Петя гладил ее волосы, называл солнышком и был, в общем, недалек от истины. Даже Козьма Прутков, любивший смотреть в корень, признал бы в Любе естественную блондинку.
До отхода судна оставались считанные часы.
Отзвенело лето, отшелестела осень, завьюжила зима. Одиссей-Петя бороздил голубые просторы океана. Пенелопа-Люба смиренно ждала его. Мужниной хитрой арифметике она предпочла свою, бесхитростную: нацарапала на дверном косяке триста черточек и каждый день вычеркивала по одной. Потом жалобно вздыхала: частокол черточек почти не уменьшался. Люба получила так называемый свободный диплом и, поскольку в городе учителя математики не требовались, вернулась в альма-матер в качестве университетского лаборанта. Но это было совсем не то, о чем она мечтала. А место в школе ей обещали лишь через год.
Короче говоря, Люба, разлученная с любимым мужем и не менее любимым делом, переживала самые мрачные дни своей жизни. А ночами ей снилась длинная и неумолимая, как греческая фаланга, череда черточек на дверном косяке.
Но Любовь не была б Любовью, если бы не решилась покончить с такой жизнью. Однажды вечером, когда крепчал мороз и звезды зябко поеживались в небе, она ушла из дому и не вернулась. Говорят, в последний раз ее видели на берегу. Она долго смотрела на черную, жуткую и манящую к себе воду…
Теплоход «Камчатка» за время нашего экскурса в прошлое вошел во льды — бескрайние белые поля. Судно шло словно по заснеженной степи. Волн не видно, только белая целина равномерно опускалась и поднималась, будто дышит чья-то гигантская, закованная в латы грудь. Лед молодой, и мощному теплоходу он вполне «по зубам». «Камчатка» идет себе и идет, небрежно раздвигая льдины, и они, недовольно шипя и наползая друг на друга, высвобождают путь. Через несколько часов капитан вывел судно в буквальном смысле на чистую воду. Впрочем, редкие льдины довольно ощутимо пинали теплоход под ребра-шпангоуты. Чайки висели над судном, жалобно клянча рыбу.
— Нету, милые, нету. Только идем за рыбкой! — приветливо машет им рукой Костя Хваткин.
И чайки начинают постепенно отставать, садиться на воду. Вот уже гонится за судном только одна, самая нахальная, но и она, убедившись в тщетности просьб, присоединилась к подругам. Костя следит за тем, как садится чайка. Сперва она планирует, едва шевеля своими сильными крыльями, а перед самым спуском начинает усиленно ими махать. Лапки она вытягивает, словно пробуя воду: не холодная ли? Садится наконец на волну, но крылья держит в поднятом состоянии. Потом не спеша, аккуратно, стараясь, чтоб даже капелька воды не попала на крылья, складывает их на спинке. Некоторое время поправляет их, прилаживает и начинает спокойно покачиваться на воде белым поплавком.
— Аккуратная птица, — комментирует Костя Хваткин, поддергивая штаны.
Инесса Павловна в тот памятный для нее день окончательно пришла в себя не скоро. Лишь через полчаса она уже совсем без страха посматривала на диван, где лежала брошенная ее неожиданной гостьей шуба из синтетики — то самое «белое и мохнатое», причинившее столько беспокойства членам экипажа «Камчатки». Здесь же, на диване, обладательница шубки Люба Химкина и вела трогательный свой рассказ о любящих и разлученных. Мы эту историю уже знаем и поэтому прислушиваться к ней начнем лишь с того момента, когда доведенная до отчаяния Пенелопа бросается в море. Точнее, устремляется в рыбный порт на первое же транспортное судно, отправляющееся в рыболовецкую экспедицию, в составе которой находится Петина «Пермь».
— Понимаете, — рассказывала Люба, — все произошло неожиданно и быстро. Едва я приехала в порт, как узнаю от диспетчера, что через час снимается ваша «Камчатка». Я — на рейдовый катер, радуюсь, что так все удачно складывается. А о том, что документы, деньги и вещи остались дома, вспомнила только в море. Перетрусила, конечно, и стала прятаться за шлюпками. Замерзла ужасно, и вот отважилась прийти к вам.
— Значит, вы…
— Да. Я безбилетный пассажир, иначе говоря — «заяц», — сказала Люба и постаралась придать своему лицу виноватое выражение. Но озорные огоньки в ее глазах свидетельствовали, что она не очень-то сожалеет о случившемся.