К концу дня он был так измочален, что, когда в кают-компании помполит поинтересовался, как прошло у шкраба боевое крещение, Рябинкин лишь сделал неопределенный жест рукой. Говорить он уже не мог.
ЖАРКИЙ ДЕНЬ ВО ЛЬДАХ
Вот что должен знать матрос:
«Майна!», «Вира!», «Стоп!» и «SOS!».
Кто не знает, кто не понимает —
амба!
Рябинкина, стоявшего у борта, от воспоминаний отвлекла забавная сценка в море. Хозяева здешних мест, сивучи, высунувшись из воды и опершись ластами о льдину, тоскливо смотрели на проходившее мимо них судно. Они были похожи на пассажиров, засидевшихся в буфете морского вокзала и отставших от своего парохода.
«Новгород» полным ходом шел в район перегруза. До «Камчатки», поджидающей его во льдах, остались считанные мили. Капитаны уточняли по радиотелефону подробности предстоящей швартовки, матросы вываливали за борт толстые колбасы кранцев, а помполит с киномехаником готовили жестянки с кинолентами для обмена. Трюм, разинув свою широкую пасть, показывал чрево, уставленное тысячами картонных коробок с мороженым хеком.
Свободные от вахты моряки и обработчики, с трудом вырываясь из объятий Морфея, со вздохом влезали в робы. На перегруз выходят все — таков рыбацкий закон. Об уроках в такой день и речи быть не могло, и «пролетарий умственного труда» Рябинкин напросился грузчиком в бригаду Хижняка. В почти ненадеванном ватном костюме, пожалованном ему с плеча самого боцмана, он подошел к бригадиру. Тот зычным голосом командовал:
— Лекарев, Брагин — к Седову на первый трюм! Василь — на лебедку! Кто тальманить будет? Ты, что ли, Тамара? Чего ж стоишь, как засватанная, живо! А вы все на второй…
— А я куда? — робко спросил шкраб своего ученика.
Хижняк критически оглядел тщедушную фигуру Рябинкина, утонувшего в ватнике, на мгновение задумался.
— «Майна-вира» хотите?
— А что это такое?
— Как вам объяснить… Ну, в общем, командовать лебедчику, когда поднимать или опускать строп. Короче, «майна-вира».
— Наверное, это самая легкая работа?
— Что вы, что вы! Самый ответственный участок… Идите вон туда, ко второму трюму. Сейчас начинаем.
Рябинкин пошел в указанном направлении, но тут же вернулся.
— Простите, когда кричать «майна», а когда — «вира»?
— «Майна» — «опускать», «вира» — «поднимать».
— Благодарю вас.
Рябинкин встал не там, где надо, и сразу же нарушил правила техники безопасности. Хохмач лебедчик пропел ему сверху козлетоном:
Рябинкин отошел к трюму и стал смотреть вниз, где суетились, накладывая коробки с рыбой на поддон, моряки. То и дело он повторял про себя: «майна» — «опускать», «вира» — «поднимать». Господи, не забыть бы… Ему вдруг вспомнился случай из жизни известного артиста, который на заре своей кинематографической молодости получил роль с единственным словом: «Разрешите?» Переволновавшись, он забыл свою более чем немногословную роль.
Строп готов. Снизу нетерпеливо машут Рябинкину. Он испуганно кричит:
— Вирайна!
Мгновение на палубе стоит мертвая тишина. Потом раздается такой дружный хохот, что в нем тонет вой лебедок. Деликатный Хижняк, борясь с улыбкой, ободряюще кивает Рябинкину: ничего, мол, бывает с непривычки. Шкраб алеет.
Строп с готовой продукцией переплывает по воздуху на «Камчатку» и скрывается в тамошнем трюме. Работа продолжается.
Через несколько минут учитель, окончательно запутавшийся в терминологии грузчиков, совершает еще одну филологическую ошибку, едва не ставшую трагической. Сбитый с толку лебедчик резко передергивает рычаги, полный строп, уже показавшийся из трюма, судорожно дергается, и тридцатикилограммовая коробка со свистом авиабомбы летит вниз. Рябинкин в ужасе закрывает глаза.
— Что там за олух на «майна-вира»! — раздается сердитый бас из трюма.
Слышно, как тенорок его увещевает:
— Тише ты! Это же наш учитель!
— Еще бы немного, — ворчит бас, — и он бы лишился своего лучшего ученика.