— Знаете, Иван Васильевич, — горячо возразила Люба, разом забывшая о своих неприятностях, — мне кажется, мы сами во многом виноваты. Живем оторванно от жизни экипажа, не замечаем, что происходит вокруг нас. Кроме кают-компании, никуда не ходим, не посоветуемся, не говорим «за жисть» с моряками и обработчиками. Лекарев заснул на уроке — мы ругаемся, а не знаем того, что тот же Лекарев вчера на морозке рыбы установил рекорд и, конечно, навкалывался.
Рябинкин понимал, что Люба только из тактичности говорит «мы». В данном случае надо было бы употреблять другое местоимение. Люба знает все судовые новости, часто бывает в цехе, на мостике, в машине…
— Или вот наша требовательность, — продолжала Люба. — Вещь, бесспорно, необходимая, но она не должна быть чрезмерной. Знаете, какую поговорку придумали наши ученики: «Легче перенести шторм восемь баллов, чем получить три балла по русскому!» Так мы отпугиваем учащихся от школы. Вы молодец, Иван Васильевич, что занимаетесь с Гарифуллиным индивидуально, так, наверное, надо заниматься с каждым. Поменьше давать заданий «на дом», все равно их не делают, и не увлекаться фундаментальными лекциями… Но я, кажется, сама прочитала целую лекцию, — спохватилась Люба. — Может, я чего не так сказала?
— Да нет, все в основном правильно, — пробормотал зав УКП, — только я не согласен с вами, Любовь Ивановна, в том, что надо снижать требовательность! Кому многое дано, с того многое и спросится! Я отдаю им все, что знаю сам, и если б они не ленились…
— Ну вот! Да не ленятся они! Только трудно им: большой перерыв был в учебе, нетренированная память и тяжелая физическая работа… Вы поставьте-ка себя на их место!
Рябинкин вспомнил перегрузку судна и молча покрутил головой. Люба поняла этот жест в положительном смысле и удовлетворенно сказала:
— То-то! А что касается дезертирства, то тут у меня есть одна мысль.
И она прямехонько направилась в каюту бригадира матросов-морозильщиков Артема Хижняка.
Хижняк был высокий, широкоплечий человек, лет тридцати пяти, его светлые вихры густы, всегда взлохмачены и расчесываются, по-видимому, только пятерней. У него суровое и упрямое выражение лица. На занятиях он был сосредоточен, одергивал шумливую молодежь, без всякой ложной стеснительности говорил «не понял», когда не понимал. Но по мере углубления в школьные премудрости Хижняк начал чувствовать себя как бледнолицый в индейских джунглях. Он терялся, злился, ударял себя кулачищем по голове и восклицал: «Вот дурная башка!» Такое самобичевание пугало Рябинкина и Любу — ведь бросит учиться, — и они принимались говорить о его способностях, недюжинной силе воли и т. д. На этом психологическом допинге Хижняк продержался недолго: вот и он один раз не пришел на занятия, затем пропустил еще два. Ну нет, дорогой, мы еще поборемся с тобой за тебя!
Из-за двери каюты бригадира доносились взрывы хохота. До начала смены еще час, и обработчики посвятили его потехе, то бишь травле. Когда Люба вошла, матрос Селезнев как раз приступил к очередному анекдоту. При виде учительницы он поперхнулся и закончил смущенно:
— Ну, в общем, там очень смешно было…
— Любови Ивановне наш пламенный! — заорал морозильщик с черными ноздревскими бакенбардами.
Его фамилия была Шутов, а Люба про себя называла его «шутов гороховый». Как в каждой деревне есть свой дурачок, так в каждом коллективе есть хохмач, выдающий себя за юмориста и рубаху-парня. Десяток-другой затасканных шуток помогает ему слыть остроумным, болтливо-общительным. Моряки знают истинную цену таким болтунам, но великодушно мирятся с ними: а, пусть их треплются, лишь бы не скучно было! Шутов трепался много и заслужил кличку «Трепанг». Бывший моряк торгового флота, он почти каждую свою байку начинает словами: «Заходим мы раз в Сингапур…»
— Вы не думайте, я способный, — подмигнув приятелям, начал Трепанг. — У меня с детства страсть к полиглотству. Могу, например, объясниться в любви на десяти языках. Не верите? Считайте: ай лав ю, же ву зем, их либе дих, во ай нин… Надо записаться к вам в ученики.
— По-моему, вы и так достаточно образованны, — сказала Люба с иронией.
— Засохни, Трепанг! — буркнул недовольно Хижняк. Он уже догадался о причине визита учительницы, и краска стала медленно заливать его широкое лицо.
— Мне надо поговорить с вами, Артем Денисович, — сказала Люба.
— Они хотят поговорить тет-а-тет, — прокомментировал ее слова Трепанг. — Наверное, наш «бугор» не приготовил уроки, и сейчас ему будет выволочка. Ладно, не сверкай глазами — уходим. Пошли, ребя, я расскажу вам хохмический случай. Заходим мы раз в Сингапур…