Сквозь пар, плотно висевший в воздухе, Рябинкин с трудом различал лица своих учеников. Медлительный и сонный на уроках, Лекарев работал как заведенный, в считанные секунды наполняя противень: он был, по-видимому, здесь асом. А вон Брагин, которому никак не даются безударные гласные. Но как ударно он работает, как артистично выбивает противни! Без суеты, но сноровисто работает Хижняк, он ухитряется побывать на всех операциях, везде, где зорким глазом подмечает спад, усталость.
Вконец окоченевший, никем не замеченный шкраб выскользнул из морозильного отделения и поднялся наверх. «И так двенадцать часов, — думал он, — вот тебе и обломовщина!»
Вечером Рябинкин обошел почти всех своих учеников. «Знакомство состоялось. Лучше поздно, чем никогда!» — невесело подумал он, раздеваясь, перед тем как отойти ко сну. Но сон не шел.
Рябинкин лежал, глядя в белый подволок. Там, за столами, видел усталых людей, которые отстояли тяжелую вахту и вместо того, чтобы идти отдыхать, пришли учиться. А он, Рябинкин, злится и орет на них. Какой стыд! И как он этого раньше не замечал. Нет, братец, так у тебя ничего не выйдет! Ты можешь любить свой предмет, но ты обязан уважать людей, которых учишь ему. Не они для тебя существуют, а ты для них! Понял? То-то! Ну, а теперь спи. Впрочем, уже можно вставать…
А Люба в это время в десятый раз перечитывала радиограмму наконец с «Перми». Ее текст гласил:
«Судне таких нет тчк если это шутка то неудачная тчк посмотрите лучше себя тчк начальник рации Волосастов».
ХЭППИ ЭНД
Это не дождь шумит,
это не гром гремит,
это в глазах слезой
радость моя блестит.
Как и раньше, автор не скрывает своих намерений: эта глава будет последней в повести. Не знаю, как читатели, а автор изрядно притомился, описывая приключения и переживания своих героев. Многие удивительные события, происходившие на «Новгороде», останутся за бортом нашего повествования. О них как-нибудь в следующий раз. А сейчас пора пришвартовываться, заводить конец на причал, другими словами, нарисовать счастливый конец, так сказать, хэппи энд. Причем такой конец, о котором читатель не сказал бы: «В жизни так не бывает!» Но до этого нашим героям предстоит еще несколько испытаний.
Ох, как трудно вести урок во время качки! Судно залезает на волну, палуба становится ребром, и к доске вы идете, как в гору. Но вот судно проваливается, и оставшийся путь вы проделываете бегом. На доске писать трудно: она пляшет, хлопает по переборке. Вы обличаете фамусовское общество или растолковываете бином Ньютона, а сами с ужасом чувствуете, как тошнота подступает к горлу.
Да, уважаемые сухопутные учителя, наша школа отличается тем, что находится не на Большой земле, а на большой воде, в океане, названном лишь по недоразумению Тихим. Тайфуны, носящие почему-то женские имена, очевидно, в честь известных скандалисток, здесь довольно частые гости. Одна из этих «Мери» или «Бетси» задела «Новгород» своим рукавом, и судно, не успев укрыться во льдах, начало штормовать.
Качка по-разному действовала на преподавателей УКП. Люба начинала страдать повышенным аппетитом. Рябинкин — отсутствием такового. Поскольку последнему приходилось хуже, уделим ему больше внимания.
Он кое-как оделся и, как пьяный, натыкаясь на переборки, побрел завтракать. Вышел на верхнюю палубу. Погодка стояла как в последний день перед Страшным судом. Взбесившееся море кидалось на судно, подбрасывало его, как необъезженная лошадь седока. Грохот волн, свист ветра, холодные брызги — все это разом обрушилось на Рябинкина.
Держась за протянутый мокрый леер, он пробежал по косо стоящей палубе и заскочил в надстройку. Скатерть на столе в кают-компании была мокрой, но все равно тарелки и чайники, как живые, ездили туда-сюда. Моряки как ни в чем не бывало пили чай, невозмутимо подхватывая ускользающие стаканы. Самый страдальческий вид был, конечно, у Рябинкина. Это дало пищу для шуток. Что касается пищи насущной, то она в него не пошла. После двух попыток одолеть бутерброд шкраб почувствовал потребность в уединении.
Потом он лежал в своей каюте, скрестив руки на груди и закрыв глаза. В голове все время почему-то вертелась песенка о матери-старушке, которая «напрасно ждет сына домой». Хижняк, зашедший звать Рябинкина на урок, понял все с первого взгляда. Молча повернулся и вышел. Затем вернулся и также молча положил возле койки воблу и несколько сухарей, долженствовавших спасти их мучителя от голодной смерти. Этим Рябинкин и жил целые сутки. На другой день шторм не только не утих, но усилился. Рябинкин снова не пошел завтракать.