— Гм… стоим вроде безопасно… Однако если прихватит хороший ветер, лед разломает, и нам придется тащить госпожу «Рязань» на буксире — вот где начнется морская жизнь… — Снегирев уселся на диван, закинув ногу на ногу. — Попробуй оставить такой пароходишко без помощи, а?! Наперед знаю: через час «Рязань» попадет на камни мыса Жонкьер и превратится в груду железного лома… Вот как, Саша. И людям крышка. В такую погоду не спасешь. Постой-ка, братец, — спохватился вдруг Снегирев, — будто зазнобушка твоя на Сахалине живет, в Александровске? Правда ведь?
— Моя?.. Да, — осекшимся голосом ответил Падорин и потянулся за папиросами.
— Помню, помню, в медицинском техникуме училась, блондиночка, в кудряшках. Носик задорный поднят этак кверху… — Снегирев поднял пальцем свой мясистый нос с пучками черной растительности, торчавшей из ноздрей. — Работать в больницу уехала, мамаша у нее здесь живет, и свадьбу на год отложили… что-то вроде обоюдного испытания чувств.
Снегирев кинул быстрый взгляд на товарища. Падорину все не удавалось зажечь папиросу. Он слишком торопился, и спички гасли.
— Гм… Замерим глубину… — Снегирев включил один за другим два рубильника. Эхолот шумно заработал. На темном циферблате появились вспышки.
Папироса у Падорина наконец загорелась. Он с наслаждением несколько раз затянулся.
— Двадцать шесть метров, — отметил вслух второй помощник, присмотревшись к прибору, — водички под килем вдоволь. Шибко ты переживал тогда, Саша, — снова обернулся он к Падорину. — А соперник твой, помнишь, рыжий фельдшер? Обштопал он тебя… На Сахалин назначение схлопотал, в ту же больницу… Ход конем, братец… А скажи, Сашенька, откуда сейчас ветерок дует?
— Ветерок… — Падорин растерянно смотрел на товарища. На его мужественное, с тонкими чертами лицо набежала тень. Черные густые брови нахмурились, у переносья сошлись две глубокие морщины. Наступило молчание. — Да нет ветра, так, маловетрие, — думая о другом, наконец ответил Саша.
— Маловетрие, — сразу подхватил Снегирев. — Слушай, отклонился ведь я от генерального курса. Так вот, заснул в семь, разбудили в одиннадцать, клади на сон пять часов… Сколько раз просил буфетчицу будить ровно без четверти двенадцать, так нет, нашей Зине что об стенку горох. В голове одни женихи. — Снегирев неожиданно рассердился: — Напрасно дамский пол на кораблях держат, все неприятности от них, морское товарищество гибнет, склоки, дрязги… Одним словом, шерше ля фам… На берегу и я всегда приятной дамочке ручку поцелую, а на корабле, извиняюсь, видеть их не хочу… Не знаю, что министр смотрит… Я бы…
— Ты… Бодливой корове бог рог не дает. Напиши министру, глядишь — и поможет, — ответил Падорин, усмехнувшись. — Болтаешь много, оттого и спать некогда… Шопенгауэр.
— Ладно, все ясно, вахту принял, — отмахнулся Снегирев и, сунув руки в меховые рукавицы, вышел на мостик.
Оставшись в одиночестве, Падорин, облокотясь на штурманский стол, задумчиво глядел на карту сахалинского берега. Но сейчас его волновали отнюдь не навигационные дела.
Случайный заход ледокола на остров был радостным событием. В Александровске жила Танечка Скворцова, девушка, с которой он собирался связать свою жизнь. Свадьба намечалась летом, во время отпуска. Раньше этого срока Саша и не мечтал о встрече. И вдруг… Узнав о заходе на Сахалин, Падорин решил во что бы то ни стало увидеть девушку. Теперь же, после разговора со Снегиревым, он должен был увидеть ее немедленно. Рыжий фельдшер… Мучительная ревность вдруг охватила Падорина. Горячая волна поднялась к сердцу. Да, ему и раньше казалось, что Танины письма стали сдержаннее, прохладнее, но он не придавал этому значения. Черт возьми, как он не догадывался… Пока он плавает, копит деньги на свадьбу, на разное там обзаведение, хлопочет квартиру, этот рыжий на берегу ведет отчаянную борьбу за Танино сердце, и, может быть, вот в эту самую минуту решается его судьба.
Падорин выпрямился, пригладил дрожащими руками каштановые, слегка вьющиеся волосы.
«Немедленно к старпому. Упрошу, поймет, отпустит. Ведь от этого зависит так много». Не разбирая ступенек, он ринулся по трапу вниз.
Старший помощник, Николай Степанович Глухов, пожилой человек с усталым добрым лицом, приподнялся в кресле и стукнул согнутым пальцем по стеклу барометра.
— Падает, — буркнул он, строго взглянув на Падорина, — прямо валится… Капитан приказал продолжать морские вахты. Машины в постоянной готовности.
Старпом поджал губы, потер в раздумье лысину. У Саши Падорина дрогнуло сердце: неужели откажет?