«Что тогда?»
«Тогда раздается сигнал тревоги, и капитан должен немедля спешить на мостик. Из света в темноту — вот где опасность. Адаптация зрения, а за это время черт знает что может произойти».
«Михаил Васильевич, а почему мы гудим через разные промежутки времени?»
«Плохая видимость, дождь, туман. Чтобы на нас никто не наткнулся. Тифоны видели на трубе? Один из них гудит».
Видела. Еще подумала: вся труба со своим корытцем в верхней части и двумя тифонами посередке очень напоминает голову в поварском колпаке, как рисуют дети или как рисуют для детей. Оказывается, это корытце — гордость экипажа: сами придумали. А то, что труба повернута не так, как у людей (конструктор решил соригинальничать) — позор, который все моряки больно переживают.
Из детства капитана. Он укачался первый раз, когда ему было восемь лет. Жили в Очакове. Дед все бродил по свету, а примерно с пятнадцатого года осел, стал крестьянствовать. Вышли с дедом в море: вода маслянистая, гладкая и всего-то легкая зыбь. А это и есть самое неприятное. Дед сказал внуку: «Не знаю, кем ты будешь, только моряком тебе не быть».
Между прочим, адмирал Нельсон тоже укачивался.
День шестнадцатый. Вошли в тропики. По спикеру объявили, что экспедиция переходит на тропическую форму одежды. Это означает майку (или рубашку) и шорты. Подумать только, что еще четыре дня назад на мне были зимняя дубленка и сапоги. Океан дыбится и пенится. На палубе влажно и тепло. В лабораторию турбулентности запрыгнула первая летучая рыбка, ее принесли к нам в каюту. Как маленькая селедка, только с двумя крылышками. Отдала ее Паке, он будет ловить на нее корифену.
Пака похож на яхтсмена — по пластике движений, по реакции. Он и был яхтсменом, занимался в клубе четыре года, позже не стало времени. Он вспоминает о яхте с упоением, насколько может быть выражено упоение у этого крайне сдержанного человека: «Яхтой хорошо управлять именно физику». — «Отчего же? Быстро строить в уме всякие векторы?» — «Нет, иметь грамотную интуицию. Это игра, и очень напряженная игра, в которой нужна холодная, расчетливая голова». В корректном человеке обнаруживался скрытый азарт. Учась в школе, он любил море и любил физику и не знал, как соединить эти две любви. Очень удивился, когда узнал, что в МГУ есть кафедра физики моря. В 1970 году снова провел год в стенах МГУ: академик Колмогоров пригласил к себе на стажировку. К тому времени он уже перепробовал множество «железок» — приборов, которые помогли бы понять, что же происходит в Мировом океане, какими процессами регулируется движение воды в нем, придумал термотрал — систему турбулиметров, защитил кандидатскую диссертацию и стал заведующим одной из ведущих лабораторий Атлантического отделения Института океанологии в Калининграде. Во ВНИРО заинтересовались его термотралом, он отправил им схему и описание. Его пригласили туда работать. «Я мог бы обеспечить себе безбедную старость. Но термотрал был уже пройденным этапом».
Когда Колмогоров сделал свое предложение, с радостью бросил «железки» — прервался, чтобы подумать кое над чем. Можно было думать целый год. Много читал. Влез в гидрофизику. Этот рейс должен быть проверкой продуманного и придуманного.
День семнадцатый. Начались ежедневные утренние планерки в конференц-зале. Вчерашний полигон отменили по метеоусловиям, но к вечеру мы должны были войти в зону хорошей погоды, так что полигон намечен на сегодня. Изучала карту рейса. На ней двумя причудливыми многогранными восьмерками, сообщающимися между собой, изображен наш маршрут. Где-то мы возвращаемся, где-то пересекаем собственный путь, ничего не поделаешь: так диктуют полигоны. На первой планерке Вадим Пака сказал: «Полигон — это нечто не имеющее границ», и фразу подхватили как шутку. А Костя Федоров даже вечером, накануне встречи Нового года, все рисовал какие-то графики и перекладывал их С места на место: «Раскладываю полигонный пасьянс». Потому что, кроме шуток, полигон должен быть обеспечен четким планом.
И вот сегодня в девять часов утра спикер: «Внимание! Судно легло в дрейф, правым бортом на ветер. Станция 424 дробь 1. Глубина 6900 метров. Можно приступать к работе». Про глубину говорят, чтобы знали, какой длины тросы опускать. Про ветер — потому что на станции можно работать только с наветренной стороны, иначе судно, которое потихонечку сносит в дрейфе, может налететь на приборы, какие «макают» гидрологи, телеметристы, акустики, турбулентщики и все остальные. Станция, то есть остановка 424-я за все время работы судна, первая в этом рейсе. Полигон методический: проверка и сдача лебедок, испытания приборов на герметичность, пробный спуск АИСТа. Первый дежурный — Олег Фионов, добродушный, спокойный «морской волк».