Сегодня в 20.00 открылась судовая библиотека. Проявила некоторую сообразительность и познакомилась с Галей, работающей на камбузе, а в свободное от камбуза время в библиотеке. В результате получила разрешение зайти в 19.30, пока книги есть, а посетителей нет. Удалось обнаружить «Анну Каренину», сборник воспоминаний о Тынянове и книжку Даниила Гранина о его заграничных поездках. После ужина открыла «Месяц вверх ногами» Гранина и закрыла, только перевернув последнюю страницу.
Странное чувство возникло. Вот эта книжка, отлично написанная. Привыкла к такой литературе в последнее, а точнее, в предпоследнее время. Жить осталось не так много, в лучшем случае каких-нибудь лет тридцать. Жаль тратить их на необязательные вещи, на неинтересных людей, на нелитературу или неискусство. Но в последнее время принялась не читать, в том смысле, в каком понимала этот процесс, то есть наслаждаясь языком, стилем, формой, мыслями, вложенными в произведение, а набивать свою бедную голову информацией всякого рода, тем более плохо перевариваемой, что область-то была в новинку.
Другие увлекались капитаном Куком, Васко да Гамой и Жюлем Верном с младенческих розовых десен, географические открытия были их духовным хлебом, они развивались в эту сторону. А мне бы еще и еще раз перечитывать, передумывать, пробовать на вкус, слушать звучание одной только фразы Герцена: «Цепкая живучесть человека всего более видна в невероятной силе рассеяния и себяоглушения. Сегодня пусто, вчера страшно, завтра безразлично…» Зачем меня, современного человека, живущего в темпе и ритме 70-х, одевающегося по моделям 70-х, глотающего духовную пищу 70-х, больного болезнями 70-х (болезнью спешки, болезнью стандарта), занимает не современность, а прошлый век? Может быть, меня гложет потребность выбраться из грохочущего подземного голубого поезда на поверхность, крикнуть извозчика и потащиться по тихой, заснеженной Сретенке, Кривоколенному, Хамовникам? Потребность выдернуть вилку телефона, этого чудовища, съедающего не минуты — часы нашей жизни, и послать знакомому семейству письмецо с нарочным?
Но я открываю одну книгу и читаю: «В наши дни портрет пишут за семь минут, рисовать обучают за три дня, английский язык втолковывают за сорок уроков… Словом, если бы можно было собрать воедино все наслаждения, чувства и мысли, на которые пока что уходит целая жизнь, и вместить их в одни сутки, сделали бы, вероятно, и это. Вам сунули бы в рот пилюлю и объявили: «Глотайте и проваливайте!»
Открываю другую книгу: «…В наших нравах воцарилось пошлое и обманчивое однообразие, и кажется, что все умы отлиты по одному образцу. Вежливость предъявляет бесконечные требования, приличия повелевают; люди постоянно следуют обычаю, а не собственному разуму и не смеют казаться тем, что они есть на самом деле. Покоряясь этому вечному принуждению, люди, образующие то стадо, которое называется обществом, будучи поставлены в одинаковые условия, совершают одинаковые поступки, если их от этого не удерживают более сильные побуждения. Поэтому никогда не знаешь наверное, с кем имеешь дело, и, чтобы узнать друг друга, нужно дождаться крупных событий, то есть времени, когда уже будет поздно, ибо для этих-то событий и было важно знать, кто твой друг».
Это Шамфор и Руссо. Куда же бежать, когда это про «покойные», «размеренные» века, предшествовавшие двадцатому, века, в самой медленной поступи которых поверхностному взору могла представиться возможность интеллектуальности и высокой духовности? Да и разве дело в том, чтобы бежать? По меткому выражению Мариэтты Шагинян, даже поворачиваясь назад, мы все равно смотрим вперед: на затылке у нас нет глаз. Суть, очевидно, в том, к кому и ради чего мы поворачиваемся.
Так размышляла, а сама уже откладывала и Герцена, и Пушкина, и всех любимых авторов ради того, чтобы листать подшивки «Вокруг света», справочники, брошюры, географические книги, делать пометки, выписывать факты, события, разнообразную (однообразную!) цифирь. И здесь, на судне, ведя дневник, вдруг подумала: «А где же душа, где внутренняя жизнь, где хоть какой-то полет воображения, где ассоциации? Информация, информация, информация». Объяснила это себе все той же новизной материала, новизной обстановки, необходимостью копить повседневность.