День тридцать третий. Земные чувства вошли в душу. Все-то были морские, вернее, океанские — приподнято-возбужденные, новые, будоражащие скорее нервы, нежели существо. А вчера отходили от Дарвина, с которым у меня и не завязалось никаких связей (ведь я улетала на другой конец Австралии на все время нашей стоянки), на пирсе выстроилась вереница автомобилей, кто-то что-то кричал, кто-то махал рукой, а потом одна машина стала посылать прощальные сигналы: сначала переключением ближнего и дальнего света, а после гудком — и защемило…
Уходит корабль, ширится, ширится полоска воды между ними и нами, «вот и окончился круг, помни, надейся, скучай», и это надолго или даже навсегда. Мы дали три прощальных гудка. Все в жизни так, и сама жизнь: все начинается и кончается, и каждое окончание как напоминание о других окончаниях и об окончательном окончании. Наверное, потому дана человеку тоска при расставаниях.
А теперь о том, какая была Австралия.
Рано-рано утром, 16 января, в каюту постучал вахтенный матрос: «Вставайте!» Было половина пятого. Первая мысль: пропади все пропадом, все грибы, никуда не поеду. Какие грибы? Я на Австралийском континенте, через полтора часа мы летим в Аделаиду, а вовсе не в лес за грибами. Все равно. Но так же, как дома, тотчас собираюсь и мы едем в лес, так тотчас собралась, чтобы лететь на юг Австралии. Слава Озмидов устроил утренний кофе. В пять тридцать за нами пришла машина, и мы поехали на аэродром.
С небом творилось что-то невообразимое. Солнце перед тем, как взойти, резвилось где-то по ту сторону горизонта. Шалости гениального художника. То зальет красным светом половину неба, то розовым, а то, пожалуйста, жидкое золото — хотите смотрите, хотите нет. И уже в нетерпении меняет и эту картину. И вот уже почти весь свод залит поистине небесным светом. Взошло!
Тогда мы сели в самолет авиакомпании «Ансетт» и покатили по взлетной дорожке.
Под крылом самолета ни о чем не пело зеленое море — зелени вообще не было. Только кое-где были разбросаны эвкалипты, не дающие тени. А в основном коричнево-красная земля, сначала ровная, а после морщинистая, складчатая, бугорчатая, как кожа старой индианки. Унылая земля. Неизвестно почему, скорее всего по самой наивной ассоциации со словом, явились стихи:
Такую землю я понимаю. И люблю. А эту не понимаю. Приглядываюсь к ней с любопытством, если не со страхом. Дальше стало еще хуже. Голая красная пустыня, то с узором гигантского древнего животного — так легли складки возвышенности, то с узором гигантского дерева — они легли иначе. И еще громадные соляные озера с мертвой красной водой. Вадим сказал: «Да, это надо видеть. Особое состояние планеты. — И добавил: — Не хотел бы я там заблудиться». Черная дельта реки, которая втекает в такое озеро и никуда не вытекает, как перепутанные ведьмины волосы. Нечто не земное, а инопланетное. А может быть, такой была праземля? Тем большее удивление и уважение перед мужеством людей, которые прошли ее, — тысячи верст раскаленной пустыни. Первыми были английские каторжники, сосланные сюда. Но может быть, только таким отчаявшимся, поконченным, по слову Достоевского, людям и было под силу идти по этой земле.
Однако на ней жили и другие люди, те, кто являет собой совсем особую австралийскую расу. Мы не попали ни в одну резервацию, но видели аборигенов и на улицах Дарвина, и на улицах Алис-Спрингс, где мы делали остановку на несколько часов. Черные, с тонкими ногами и длинными руками, толстогубые, с глазами, в которых застыло выражение страдания, какое бывает у больших и добрых животных, но это было одновременно — человечески-мучительное выражение. В Алис-Спрингс тянулось время перед ланчем, когда они, поодиночке и редкими группами, побрели в свои салуны, чтобы съесть кусок мяса и выпить пива или оранжада. Они были одеты в рваные джинсы или шорты, в трикотажные рубашки, у пожилых нередко вываливался живот из пояса — должно быть, от пива, выпитого за жизнь. Но точно так же были одеты и белые. Даже ученые — двадцать человек, принимавшие участие в том самом симпозиуме, ради которого мы летели в Аделаиду. Профессор Радок предупредил нас: никаких пиджаков и галстуков, обстановка самая неофициальная. Сидели себе в университетской аудитории, в цветных шортах, в шлепанцах на босу ногу, кто в усах, кто в бороде, но почти все с длинными, до плеч, волосами. Демократическая страна. Мне, в общем, понравилось это отсутствие чопорности, простота и доброжелательность в обращении. Мне многое понравилось в Австралии. Только вот эти аборигены…