Они были сами по себе, их никто не трогал, никто не обижал. На них просто никто не обращал внимания. Было бы нелепо, если бы белые как-то с ними заговаривали, старались подольститься, что ли. Было бы неприятно, если бы они дурно обращались с аборигенами. Впрочем, в обычной жизни, которую мы, естественно, не успели узнать, видимо, встречается всякое. Мы же видели очень простую вещь: их не замечали. Тоже вроде бы понятно: а почему, собственно, их должны как-то замечать? Тем не менее не отпускало чувство неловкости и беспокойства. Они принадлежали этой земле, и она принадлежала им. А вот явились пришельцы и ведут себя так, будто хозяев нет вовсе.
Конечно, истинная проблема спрятана достаточно глубоко, но мы были готовы к восприятию ее, особенно после книг шведского этнографа Бенгта Даниельссона «Бумеранг» и журналиста Локвуда «Я — абориген», переведенных у нас. А в «Иностранной литературе» я прочла письмо Декстера Дэниелса, председателя Общества защиты прав аборигенов Северной Австралии, в ООН: «После многих лет нищеты и бесправия нам дали права гражданства и право голоса. Но это равенство остается на бумаге до тех пор, пока мы не будем иметь возможность распоряжаться по крайней мере священными землями своего племени».
Капитан Кук открыл и нанес на карту восточный берег Австралии в 1770 году. Вот что он записал тогда: «Корабль бросил якорь по соседству с поселением в шесть — восемь хижин. Пока опускали на воду шлюпку, мы приметили выходящих из лесу старуху и троих детей… Старуха то и дело поглядывала на корабль, но не обнаружила никаких признаков страха или удивления… Вернулись с рыбной ловли четыре лодки, которые мы видели раньше. Мужчины втащили лодки на берег и принялись готовить обед, по-видимому ничуть не обеспокоенные нашим присутствием». Бенгт Даниельссон, приведя эту запись в своей книге «Бумеранг», со свойственным ему юмором добавляет: «Конечно, Кук не ждал, что аборигены примутся плясать от радости, что их наконец-то открыли, но столь явное равнодушие хоть кого могло озадачить».
Когда через двести лет и два года наше судно бросило якорь в Порт-Дарвине, мы встретили примерно тот же прием. На пирсе стояло три-четыре машины. Прогуливался мужчина с мальчиком. Еще несколько мужчин, очевидно работники порта, разговаривали, даже не подняв на нас глаз. «Ничего, — сказал опытный мореплаватель Володя Павлов, — посмотрим, как нас будут провожать». Он оказался прав.
Пока наша группа в девять человек разгуливала по Австралии — летала, ездила на автомобилях, шла пешком, — на «Менделеев» все время приходили гости: русские, югославы, чехи, был один грек, один итальянец, японцы с соседнего судна. Наша футбольная команда играла со сборной Дарвина, счет 4 : 4. Приходил литовец, по имени Ионас, притащил с собой ящик пива и кулек леденцов, быстро напился, играл на губной гармонике и плакал, а потом рассказал, как дезертировал из Красной Армии. Его обучали в немецкой школе летчиков, после чего он бомбил родной город, где у него осталась жена и двое детей. Его спустили по всем ступенькам трапа.
В первый день я успела походить по Дарвину. Прошла по центральной улице, Смит-стрит, заглянула в несколько церквей: все — хорошенький модерн. В одной просили расписаться в книге посетителей. Расписалась. Теперь в Австралии есть знак моего пребывания. В этой церкви была свадьба. Невеста в длинном белом платье, зато все ее подружки в мини-мини. Вообще мода на предельные мини. Должно быть, от климата. «Африканская жара», — говорила я до сих пор, не имея об этой жаре конкретного понятия. Теперь буду говорить «австралийская жара», испытав ее в полном смысле слова собственной кожей.
Дома́ в Дарвине в один этаж, но этот этаж — второй, он на палочках-подставках, а под ним иногда гараж, иногда место для сушки белья, иногда огороженное пространство с зеленью, где живут попугаи, популярные здесь. Эта архитектура — тоже от климата. Дом обязательно окружен ухоженным квадратиком земли, на котором растет один банан, одна пальма и одна плюмерия (дерево с ароматными белыми цветами) — все капельку декоративное, возможно, на наш иностранный взгляд. Около одного дома — синий нейлоновый бассейн с синей водой. Две измазанные грязью девочки, крошечные ангелоподобные существа, собирались купаться в нем. Аэрофлотские конфеты, случайно оказавшиеся в сумочке, отсрочили это мероприятие. Мы поскорее ушли, чтобы не уронить собственного достоинства в этот бассейн.
Если бы мне нужно было найти название книжки об этой стране, я бы написала: «Одноэтажная Австралия».