А еще она была безлюдная. Не только там, где красная пустыня, но и в городах. Дело в том, что мы попали в Австралию в субботу. Кого-то мы видели подстригающим газон у своего дома. Кого-то сидящим в пабе — пивном баре. Кого-то проезжающим в автомобиле. Но в общем люди были редкостью, исключением из правила. Только вот в той церкви да еще на авиалинии мы смогли наконец рассмотреть типы, моды, манеру держаться. Кто-то зачем-то летел из одного безлюдного конца континента в другой…
Итак, два часа перелета с посадкой в Катрин и Тенент-Крик, три чашки кофе, несколько десятков улыбок обольстительных стюардесс, и мы опускаемся в Алис-Спрингс. Профессор Радок, который должен встречать нас здесь, чтобы лететь вместе с нами дальше, в Аделаиду, не встречает. Приключение! Однако при всем том мы в современной цивилизованной стране. Нет профессора? Есть фирма «Ансетт», которая кормит нас вкусным обедом (томатный суп, жареные грибы с ветчиной, кусок мяса со множеством всяких овощей, далее — салат из фруктов с мороженым и в заключение — кофе со сливками) и везет на экскурсию в Национальный парк.
Еще до экскурсии немного побродили по городу. Снова попалась аккуратная новенькая церковь. Зашли, и оказалось, что очень хорошо сделали. У паперти четыре корзины с искусно подобранными и уложенными цветами. Ровные ряды новеньких скамеек. Все как везде. Только любопытная мозаика на высокой кирпичной стене: стилизованный самолет, мотор с двумя педалями, носилки, медицинские салфетки и Библия. Что бы это означало? На блестящей желтой металлической дощечке написано: «Для бога и континента. Эта церковь основана Австралийской внутренней миссией пресвитерианской церкви Австралии во славу бога и в память Джона Флинна».
О, Джон Флинн — известный человек! Это он основал «Флайинг доктор сервис оф Австралиа», что можно перевести как «Службу летающих докторов Австралии», и сам был первым таким «летающим доктором».
За кирпичной стеной, в приделе, — маленький музей. Модель биплана «Хавиланд-50», базировавшегося в Клонкарри в 1928 году: на нем Флинн совершал свои полеты, оказывая медицинскую помощь нуждавшимся в ней. Его телеграфный аппарат: он сам принимал все вызовы. Подлинники писем, телеграммы, адресованные ему. Его портрет.
Так, случайно, наткнулись на австралийскую историю.
И в Национальном парке — история. У одноэтажного (конечно же!) домика старая, выбеленная временем деревянная телега. Дом и телега — реликвии. Здесь была первая телеграфная станция, откуда и пошел город, названный Алисой в честь жены телеграфиста. А «спринг» — по-английски «ручей». Он тоже здесь, рядом, но как таковой давно засох и не функционирует, осталась только лужица, в которой купаются дети и около которой загорают взрослые.
Фауна парка — несколько важных страусов эму, небольшие и, честно сказать, невыразительные светло-желтые кенгуру-кукабарра. Они плачут и смеются, подражая женским и детским голосам. Флора — эвкалипты, пальмы, маленькое гранатовое дерево с одним-единственным сморщенным гранатом. По дороге попался белый обелиск, перед ним высохшая палочка. Оказалось, это сосна, высаженная в память кого-то, кого — мы не разобрали. Сосна засохла. Должно быть, и с памятью то же.
Фирма «Ансетт» вернула нас из города на аэродром, усадила в «Боинг-707» и отправила в Аделиаду. На этот раз профессор Радок встречал нас. Лысеющий джентльмен в шортах, с симпатичной живой физиономией. Несколько лет назад он приезжал в Калининград, в Атлантическое отделение Института океанологии, долго бродил по родному городу. Он родился в Кенигсберге. Бежал от нацистов сначала в Англию, затем в Австралию. Позже в его приемной в университете Флиндерса (это один из двух университетов Аделаиды) я увидела портрет седого человека в тонких очках с благородным лицом. Под ним подпись: «Гораций Ламб. 1849—1934». И еще несколько слов: «В 1966 году учрежден Центр океанографических исследований имени Горация Ламба». Это крупный австралийский ученый, автор известной в международных научных кругах «Гидродинамики». А Центр основан по инициативе профессора Радока.
Мы поселились в отеле «Эрл оф Зетланд», маленьком, уютном, не новомодном, а, напротив, старом, добротном, с мебелью из красного дерева, с толстыми коврами, устилающими пол. Отель в центре города. Наконец-то вполне зарубежный город, с обычными многоэтажными зданиями, рекламой, яркими витринами магазинов. Слава богу, что… таков только центр: вся другая Аделаида привычно одноэтажна. Мне уже мила эта одноэтажность: в ней австралийская индивидуальность. Правда, здесь, в отличие от Дарвина, первый этаж — это первый этаж. Или с забавными колоннами в ложно-классическом (колониальном) стиле, или с колоннами-тумбами (что уж за стиль, не знаю). Идут серии одних колонн, потом серии других. В этой серийности, стандартности есть элемент крестьянской основательности: чтобы было не хуже, чем у людей. В городе это называют мещанством. Так или иначе, это та сила, которая диктует довольно жесткие условия. Но если додумать эту мысль до конца, то и полная свобода в одежде, полное несоблюдение каких бы то ни было правил — уже само по себе есть правило. Какой-нибудь австралиец во фраке среди рваных джинсов будет наверняка выглядеть белой вороной.