Австралийские доклады касались таких проблем, как измерение скоростей течений, взаимодействие океана и атмосферы, сезонные изменения в стратосфере, турбулентность. Когда на кафедру вышел Рэй Стидмен, рыжеволосый молодой человек с порядочным и добрым лицом, и начал демонстрировать схемы своих приборов, Пака весь обратился в слух. В перерыве он подошел к Рэю, и они вместе пошли в его лабораторию. Оттуда Пака вернулся с тонкой прозрачной трубкой, в которую были вставлены цветные проволочки и посредине торчал желтый металлический отвод. «Я уже знаю, как это переделать и куда употребить», — счастливо улыбаясь, заявил он.
Наши отлично держались. Темы докладов: Озмидов — «Некоторые результаты исследований мелкомасштабной турбулентности в верхнем слое океана»; Филюшкин — «Исследования мезомасштабных колебаний температуры в верхнем слое океана»; Шишков — «Об одном механизме долгопериодного взаимодействия атмосферы и океана»; Беляев — «Законы распределения составляющих вектора скорости в Индийском океане»; Пака — «Методика и некоторые результаты комплексных измерений гидрофизических полей в верхнем слое океана».
Пака говорил о том, что его линия имеет некоторое сходство с хорошо знакомой многим термисторной цепью Ричардса. Однако ее большой недостаток, отмечавшийся Насмитом и Стюартом (известными турбулентщиками), — в вибрации датчиков.
«Мы проверили возможность стабилизации, применив систему успокоения линии через промежуточное тело, которое создает излом линии. Но это не радикальный метод борьбы с вибрацией. Предполагается другой вариант: гасить вибрацию с помощью инертной массы». Невозмутимость, уверенность, уровень.
Но устали как собаки. Костя Федоров переводил. Когда в конце третьего часа к кафедре вышел очередной битник, рыжий, с кудрявой бородой, в тонких золотых очках, клетчатых шортах и стандартных шлепанцах, Костя, с языком на плече, пробормотал: «Переводить?» Озмидов пробормотал в ответ: «Ну, знаешь, резюме там…» Тогда Костя принялся переводить австралийцам на русский, а нам на английский. Все засмеялись, и часа через два симпозиум завершился.
Вечерняя прогулка по Аделаиде, сон в удобной мягкой постели «Эрл оф Зетланд» (не какой-нибудь поролон, а настоящая перина!), утренняя прогулка, прощание с профессором Радоком, его семьей, его друзьями, и — «Боинг-707».
Сидела в самолете и думала о том, что мы приплыли в Австралию, в сущности, для того лишь, чтобы съездить на машинах на пикник к доктору Смиту да прослушать с десяток докладов. Четыре дня. Ничтожно мало для континента на другом краю света.
Фирма «Ансетт» подала нам свои салфетки кораллового цвета («Цвета роданистого аммония», — сказал Пака), кофе и крошечные печеньица, и мы прилетели в Дарвин, чтобы через несколько часов проститься с Австралией.
День тридцать шестой. Полигон продолжается. В отряде цифровых устройств — удачные записи. Костя Федоров, поставивший, насколько я поняла, в этом рейсе на АИСТ, потащил меня в лабораторию цифровиков. Светился осциллограф, струилась перфолента. Костя любезно взял ее в руки. Она была вся в изящных дырочках и походила на кружевную ленту. Костя показал, как читать ее: где соленость, где температура, где глубина.
В ОКБ ОТ готовились опускать кабель. Лева Жаворонков, из зоринского отряда, крикнул, проходя мимо Сережи Дмитриева: «Опять ты без галстука? Я же тебе говорил, что работа — это праздник». А для Сережи вроде бы действительно праздник. Скалит зубы и отпускает свои ежедневные шуточки. Несут тяжеленный ящик вдвоем с Витей Щукиным, высоким застенчивым пареньком. Сережа ему нравоучительно, как старший младшему: «Труд этот, Ваня, был страшно громаден, не по плечу одному».
Коля Корчашкин на главной палубе красит кнехт. Один, физиономия унылая. Посоветовала ему вспомнить Тома Сойера, который в подобной ситуации был кум королю.
На корме могучий Плужников (в плавках) собрал маленькое совещание научных сотрудников (в плавках же), стоят у лебедки, наморщив лбы, думают. То-то, научная работа требует мозгов тоже, а не только мускулов.
На баке Павлов в своей неизменной марлечке с намалеванным черепом, которой он обвязывает голову, вместе с Люсей Лаврищевой разбирает аппаратуру. Павлов скромно признался, что совершил маленькое открытие. Стандартным белым диском, диском Секки (имя итальянца, придумавшего его), он мерил прозрачность воды и нашел, что она равна 50 метрам. Такой цифры еще не было. Это самое прозрачное место в Индийском океане. Еще показывал шкалу цветности Фореля-Уле: коробку с 21 запаянной ампулой. От густо-лазурного до коричневого цвета. Сейчас в Индийском океане первый цвет.