Чесноков пришел в училище два года назад прямо из госпиталя. Он окончил курсы младших лейтенантов, воевал в морской пехоте и считал себя моряком. Грудь его украшали два боевых ордена, что не мешало ему пуще огня бояться всякого начальства. По характеру он был безобиден, добр, и курсанты относились к нему хорошо, за глаза называя Митрий.
Расписания государственных экзаменов еще не было, но знакомая девчонка из учебного отдела уже сообщила по секрету их предполагаемые даты. Первым экзаменом была навигация.
Теперь самые заядлые лентяи и гуляки по вечерам сидели над книгами и конспектами. В учебных классах не стало слышно бесконечной курсантской «травли», взрывов смеха. Сиротливо стояли заброшенные коробки с шахматами и домино.
В эти весенние дни неожиданно заболел командир курса Сахнин. Старшина Захаров зашел к нему днем в кабинет, чтобы доложить о выполнении приказания, и увидел капитана второго ранга лежащим на койке. Лицо его было мертвенно бледным, лоб покрыт испариной.
— Захаров, — едва слышно сказал он. — Мне нехорошо. Вызовите врача.
Вскоре прибежал из санчасти врач. А сразу вслед за ним «эмка» начальника училища увезла Сахнина в госпиталь. Его обязанности временно стал исполнять Митрий.
О Сахнине никто не вспоминал. Неумолимо близились госэкзамены, производство в офицеры, назначение на флоты. Нужно было спешно решать и личные проблемы — жениться в Ленинграде или ехать в Тмутаракань холостяком? Вопрос серьезнейший. В отдаленных морских базах, как известно, жену найти трудно.
В канун майских праздников Митрий на вечерней поверке объявил:
— Кто, значит, желает поздравить в госпитале нашего командира — тот пускай за увольнительной обратится ко мне лично. В любое время. Ясно?
— Ясно, — нестройно ответили курсанты. Но никто к Митрию не обратился. Всем было некогда. А в госпиталь пойдешь — полдня потеряешь.
Две недели спустя перед ужином в кубрик ворвался Левка. Полчаса назад он купил в киоске небольшую книжицу. Ее автором был известный всей стране адмирал, командующий Северным флотом. Книга скромно называлась «Записки» и была посвящена событиям Великой Отечественной войны.
— Послушайте, фендрики, что здесь говорится! — закричал Левка и тотчас же начал читать вслух: — «Эскадренным миноносцем «Бедовый» командовал капитан третьего ранга Федор Федорович Сахнин. Не боясь преувеличений, скажу, что это был замечательный моряк. В любую погоду «Бедовый» уходил на выполнение боевых заданий, и я всегда был уверен, что командир сделает все возможное и даже, казалось, невозможное. Человек большой личной храбрости, хладнокровный, находчивый, Сахнин сумел воспитать экипаж, который по заслугам считался одним из лучших на Северном флоте…»
Левка читал долго. В небольшой книжечке их командиру курса было уделено почти три страницы. Рассказ о нем заканчивался фразой: «Я уверен, что о жизни и подвигах этого моряка еще будет рассказано подробно и обстоятельно».
Ребята слушали молча, ни словом, ни движением ни разу не перебив Левку. То, что они узнали сейчас о своем командире курса, было для них полной неожиданностью. Вот тебе и Завхоз, придира и зануда. Это не укладывалось в голове, в это невозможно было поверить. Несколько минут в кубрике было тихо. Ребята потрясенно молчали.
Первым заговорил Гриша:
— Мы не прорицатели в конце концов, верно? Кто мог знать?
— Помолчи, Мачта, — тихо сказал Женька Якобсон. — Лично я считал себя вышедшим из пацанского возраста… Дай мне книжку на сегодняшний вечер.
На следующий день все книги в киоске были раскуплены. Продавщица клялась, что больше не осталось ни одного экземпляра, но обещала привезти с базы еще.
В ближайшее воскресенье курсанты решили навестить Сахнина. Поскольку в один день собралось поехать в госпиталь больше ста человек, Митрий установил очередность. Не более взвода на одно посещение. Сегодня была очередь первого взвода.
Ребята вывалились шумной гурьбой из трамвая, как это бывало во время культпоходов в театр, и направились к проходной. Госпиталь помещался неподалеку от Калинкина моста, на проспекте Газа.
Уже было тепло. По веткам прыгали и весело чирикали воробьи. На деревьях набухли почки. Гриша сорвал одну из них. Она была большая, и он держал ее двумя пальцами, как майского жука.
Сахнина они увидели в саду. Он сидел на уединенной скамейке в застиранной байковой пижамной куртке, просторных, как у запорожского казака, коричневых шароварах и читал книгу. Федор Федорович еще больше похудел. Скулы его торчали, острый, как форштевень, нос сильнее заострился, тонкие губы стали еще тоньше.