В первые годы службы в компании Мацубара частенько рыскал по всей тихоокеанской стороне Японии и счастье не всегда поворачивалось к нему лицом. Теперь же любимчик хозяина Мацубара караулил добычу у скалы Кадзикаки, и не было случая, чтобы он упустил ее. Он настолько свыкся с отлаженной системой вызволения аварийного судна, что мог по секундам расписать ее. Сначала судорожные потуги судна выбраться из ловушки самому, потом требование буксиров у порта, который почему-то долго не будет выходить на связь (Мацубара предполагал, и не без оснований, что при дележе доходов от спасения кое-что перепадало и хозяину порта), затем выйдет, и буксиры, конечно, запоздают, и, наконец, «SOS». Тогда Мацубара приблизится к терпящему бедствие и по радио жестко перечислит пункты соглашения, а после маленькой паузы безапелляционно назовет сумму вознаграждения. Сумма эта будет грабительской, но чаще всего в ответ слышалось: «Согласен». Встречались, правда, иногда любители поторговаться, однако острый зуб скалы Кадзикаки быстро образумливал упрямца. «Жить всем хочется, — потирал в таких случаях руки Мацубара, — а жаль… Перевелись смельчаки».
Ливень прекратился неожиданно, стало совсем тихо. В тишине позвякивали звенья выбираемой якорь-цепи, как будто скупой в одиночестве пересчитывает медяки: день… день… день…
Последние секунды затишья перед оголтелым нашествием. Минута тихой молитвы.
«Великие боги… — Мацубара не задумывался, к каким богам обращается, кто именно работодатель и заступник его, но традиционно замирал на мгновение, — пошлите нам хорошую работу».
— Якорь вышел из воды, — негромко доложили с бака, и Мацубара положил руку на кнопку автоматического запуска двигателя.
«А русский небось спит…»
Садашев забылся, утомленный невеселыми думами. Приснился ему кабинет моринспекции, на возвышении сидят судьи — капитаны-наставники. Угрюмые глаза, сжатые губы. «Вы изуродовали судно, — говорит главный из них, — вы лишаетесь звания капитана, уходите с моря». Поклонился молча, вышел, долго, на ощупь пробирался темным коридором, в той же темноте очутился перед бортом своего лесовоза, ржавого и жалкого. Взял шкрябку, поддел пласт ржавчины, и обдало теплом живого металла. Значит, все неправда — громадное тело парохода ждет его заботы и, пока он холит его, никто не лишит Садашева права быть капитаном. Падают, падают к ногам струпья ржавчины… Надо бы побыстрее, уже подходит буксир, а вдоль борта угрюмые фигуры наставников. Сейчас главный подаст команду оттаскивать лесовоз на металлолом…
Протарахтел брашпиль, высыпая в воду якорную цепь. Стали. Мацубара сощурился, едва по надстройке и бортам «Хиросэ» ударил первый заряд бури. Запричитали всплесками воды залива, закипела сумятица волн, и они, очнувшись ото сна, покорными вассалами бездумного владыки поднимались, строились ряд за рядом — все выше, все круче, все грознее, и знаменами гребней взъярилось покорное воинство, готовое крушить все без разбора в отместку за долгое повиновение покою.
Мацубара машинально отстукивал пальцами секунды. Ждал. Так, так, так… Изредка с бака доносились сухие, резкие щелчки — это выворачивались звенья набитой втугую якорь-цепи. Сам спасатель будто прилег собакой в чистом поле — лапы вытянуты вперед, голова на лапах. Пережидает ураган? Нет, слишком много напряжения в вытянутых вперед лапах, готовых к рывку. Ждет добычу.
Вахтенный помощник с матросом согнулись за оградительным козырьком, наблюдают неотрывно за огнями русского парохода. Мацубара не удержался от сравнения: окоп, солдаты, ждут сигнала к атаке.
— Пополз!
— Хорошо…
Так, так, так…
«Как он там, знаток английского и японского?»
Свежий океанский ветер ворвался в открытый иллюминатор, толкнул застоявшийся воздух каюты, разбудил капитана. Ох, некстати сон. Однако самобичеванием заниматься некогда. Ботинок жмет — к черту ботинок!
Трап, поручни, темно в рулевой рубке, вахтенный помощник никак не решится — будить капитана или нет? Отстоимся или все-таки будить капитана?