А в небе творилось что-то грозное. Оно словно бы застилалось, задвига́лось сферической темно-красной заслонкой. Закрыв солнце, эта гигантская заслонка посветлела, превратившись вдруг в матово-стеклянную. И остров, и море словно бы попали в огромную бутылку, заполненную клубами красного дыма.
Последним в палатку протиснулся старший лейтенант Сурков. Он втащил теодолит, уложенный в ящик, и мичман Смирнов принялся застегивать вход, затягивать шнуровку. В палатке становилось все темнее. И вдруг с очередным порывом ветра зашуршало сверху, словно и в самом деле по брезенту бил дождь. Шорох все усиливался и скоро обрушился таким гулом, что приходилось кричать, чтобы услышать друг друга.
— А воду проверили? — спросил мичман Смирнов.
Никто этого не знал, а до других палаток было не докричаться. Зарытая в песок бочка с водой обычно закрывалась большой металлической пробкой, но во время приготовления обеда кок, часто бегавший за водой, случалось, оставлял бочку открытой. Мичман виновато посмотрел на командира: вот ведь все проверил, каждую растяжку подергал, памятуя, как в первые дни ветром срывало палатки, а самое главное — бочку с водой — не посмотрел. Он встал и принялся заматывать лицо полотенцем. Затем расшнуровал вход, отчего у всех сразу же заскрипело на зубах, и, прикрыв глаза руками, шагнул в серую пелену летящего песка.
Вернулся не скоро. Струйки песка стекали с него, как вода.
— Ну что? — не выдержал Сурков.
— Ничего, — хмуро ответил мичман.
— Что значит — ничего?
— Ничего не осталось.
— Говорите яснее.
— Нету воды. Крышка не завернута была, скинуло ее ветром, а дыра-то дай бог, если уж кок черпаком воду брал, то песку-то туда насочится…
— Кто отвечал за бочку?
— Я. Кому же еще?
— Кто непосредственно?
— Какое это теперь имеет значение?
— На флоте все имеет значение.
— Да знаю, — поморщился мичман. — Только сейчас не это главное. Воду надо экономить.
— Распорядитесь…
— Распорядился. На камбузе термос чаю есть да еще ведро воды. Сказал коку, чтобы без приказа командира никому ни грамма… И как оно быстро засыпало! — неожиданно воскликнул мичман. — Там и бочки уже не видать, бархан на этом месте, а посередине дыра, и в эту дыру песок, как вода…
— В случае чего из радиатора можно пить, — подсказал Гиатулин.
— Нельзя брать из радиатора. — Сурков был растерян и потому, наверное, раздражен.
Он, как и каждый в палатке, хорошо понимал, какая грозная опасность вдруг надвинулась на гидрографов. Горячий сухой ветер усилит жажду. И если песчаная буря продлится долго, то ему, командиру, первая боль и первый ответ за то, что может случиться. И с него первый спрос за боеготовность поста. Выпить воду из радиатора — значит вывести из строя движок. Воду потом доставят первым же вертолетом. Но пока ее доставят… А движок должен работать сразу, как уляжется буря и прояснится даль. Тогда начнется траление. А без надежной связи с координационным постом оно не может начаться, и, значит, из-за них одних встанет все дело.
— Ладно, Сурков, не переживай, — сказал Гиатулин. — Передай капитан-лейтенанту о нашем положении. Радист — вот он, питание от батарей пока есть.
Палатку рвануло так, что она затрещала, и все уставились на тугой брезент, ожидая, что он вот-вот начнет расползаться по ниточкам. С новым порывом ветра сильнее зашуршал о палатку песок, еще острее запахло пылью. Под лампочкой, горевшей на стойке, словно бы клубился дым.
Туликов вдруг спохватился, что все происходящее само просится в строку — и выдумывать ничего не надо, — он потянулся за блокнотом и вдруг согнулся от нового приступа боли внизу живота. Его уложили на койку и уставились на него со всех сторон растерянно-горестными глазами.
— Передавай, — сказал Гиатулин радисту. — Больной у нас, серьезно больной. Срочно в лазарет надо…
— Товарищ капитан второго ранга, разрешите обратиться? — Голос, заглушаемый треском вертолетного двигателя, казался тонким и нервным.
Начальник походного политотдела капитан второго ранга Строев внимательно посмотрел на пилота лейтенанта Комморова. Молодой, красивый, загорелый, а в глазах беспокойство, мука.
— Товарищ капитан второго ранга, разрешите спросить?
— Вы считаете, сейчас время для разговоров? — прокричал Строев и посмотрел на юг, где кроваво пульсировало небо над горизонтом.
— Так ведь то одно, то другое, — вздохнул Комморов. — Вечно не время…