— Бедро порвало, — сказал он, увидев командира. — Но кость, кажется, цела.
Солдат, бледный, как полотно, длинный, растянувшийся на всю раскладушку, нервно мял в руках свою кепи и испуганно поглядывал влево, где на соседней раскладушке лежал Туликов. Для солдата было непостижимо лежать в одной палатке с офицером. Это его пугало.
— Что, опять прихватило? — спросил Сурков, наклоняясь к Туликову.
— Извини, брат, добавил я вам хлопот.
— Что вы! — машинально сказал Сурков, оборачиваясь и ища глазами лейтенанта Гиатулина.
Гиатулин понял, подошел, наклонился пониже.
— Кто они? Как на остров попали? Надо выяснить, — сказал Сурков тихо.
— Уже выяснили, — громко облегченно отозвался Гиатулин. — Ефрейтор немного говорит по-английски, рассказал. Пограничники они. В отлив перешли сюда по мелководью с другого острова. К нам шли, за водой. Воды у них нет. Да теперь уж не до воды. В госпиталь надо солдата.
— В госпиталь надо, — эхом повторил Сурков и поглядел на Туликова. — Как вы?
— Терплю вроде.
— Потерпите. Вертолет скоро будет. — И повернулся к Гиатулину: — Сообщи о раненом арабском пограничнике. Может, сразу и заберут?..
Вертолет прибыл через час, прошелся над палатками, заглушая монотонный шум волн, и завис неподалеку, там, где у руин старого маяка была площадка поровнее. Туликов выбрался из палатки и стоял, согнувшись от боли, дожидался, когда вертолет приземлится. Но он все висел, и летчик, приоткрыв дверцу, махал рукой, кричал что-то. Потом из широкого подбрюшья вертолета вывалился человек, отстегнулся от тросика и побежал к палаткам. Туликов узнал в нем врача с крейсера Плотникова.
— Какого черта! — закричал Плотников еще издали. — Чего не несете раненого?
— Ждем, когда вы сядете, — сказал Сурков.
— Не будет посадки. Запрещена посадка.
— Как это запрещена?
— А вот так! Арабы неба не дали. Запретили на сегодня полеты. Только нас и выпустили без права посадки.
— Но ведь их раненый…
— Где он? — перебил его Плотников и побежал в указанную палатку, неся перед собой свой небольшой чемоданчик. — А, это вы? — остановился он, увидев Туликова. — Как?
— Побаливает.
— Не побаливает, а болит. Верно?
— Болит, — признался Туликов.
— То-то. Погодите, я счас.
Он нырнул в палатку и скоро вышел, на ходу застегивая чемоданчик.
— Несите к вертолету! — крикнул, не оборачиваясь.
Матросы вынесли раненого прямо на раскладушке, взявшись спереди, сзади и с боков, быстро прошли к вертолету, согнувшись, нырнули под его вихри. Под придирчивым взглядом арабского ефрейтора Плотников усадил раненого в ременчатое кресло, и тросик быстро втянул его в темный люк.
— Теперь вы! — крикнул Плотников на ухо Туликову, когда тросик с креслом выпал снова. — Давайте, давайте, нельзя вам тут оставаться. Аппендицит только для врачей легкое дело, для врачей, а не для больных.
Прошло еще некоторое время, прежде чем все устроились в тесном пространстве за спинами двух пилотов. Вертолет, надсадно гудя двигателем, с трудом набрал высоту и, завалившись на бок, ушел от острова. Туликов видел в маленький квадратный иллюминатор, как гидрографы махали им руками, но кто из них кто, сверху было уже не разобрать.
Вертолет мелко дрожал, в животе у Туликова тоже дрожала обжигающая боль. Мутная пелена затягивала горизонт, и море было не голубым, каким он привык видеть его сверху, а темным и бурным, неприветливым.
И тут он вспомнил о воде, толкнул пилота и, когда тот наклонился, крикнул ему в оттянутый наушник.
— Воду почему им не оставили?
— Какую воду? — в свою очередь крикнул пилот.
— У них воды нет. Должны были привезти.
— Про воду не было приказа. Нас по тревоге подняли.
Туликов кивнул и отвалился, но тут же снова толкнул пилота.
— Почему запретили полеты?
Пилот пожал плечами и поднял глаза к небу, дескать, один аллах об этом знает, потом кивнул на маленький календарик с зачеркнутыми цифрами, приклеенный к стойке.
— Праздник сегодня, пятница. По пятницам они не воюют.
Внизу крохотными островками стояли на якорях тральщики, ждали, когда хоть немного поуспокоится взбаламученное море, чтобы вновь приступить к своему монотонному и опасному делу. Море было пестрым от пенных бурунов над рифами, от бесчисленных солнечных бликов. Белые и темные пятна мелькали перед глазами, и от этого мелькания Туликова стало поташнивать. Руки и лицо похолодели, покрылись неприятным потом. Он вытянулся, сколько позволяла теснота, откинул голову и закрыл глаза, стараясь справиться с неожиданной слабостью. Когда отхлынул от лица холод, Туликов поглядел вниз и увидел, что вертолет летит уже над окраиной Хургады. И он сразу забыл о своей слабости, приник к иллюминатору, стараясь все разглядеть, запомнить. Дома здесь стояли тесно, белые, с небольшими двориками, окруженными со всех сторон высокими глухими стенами-дувалами. Кое-где во дворах росли какие-то небольшие серые кусты, изредка — пальмы. В стороне высились белые минареты, за ними виднелся порт, где тесно стояло несколько кораблей отряда траления и были причалы, густо заваленные всякой всячиной.