А электрик оказался прав. Мы действительно простояли полгода, хотя и сделали ремонт за последние десять дней. И настал час отхода. Согласно расписанию я находился на кормовой палубе, готовый отдать швартовые и поднять трап. Бич вертелся рядом. Он подходил то к одному, то к другому, прислушивался, принюхивался и заметно нервничал.
Наконец с мостика раздалась команда: «Убрать трап!»
Бич тотчас сбежал на берег. Мы звали его, манили, задерживали подъем трапа, а он сидел на берегу невозмутимый, отчужденный и, видимо, ждал уже другое судно, которое станет на наше место на продолжительный ремонт.
— Бич! Бич! — кричали мы и оптом, и в розницу, — Бич! — Но пес и ухом не повел.
Да-а… Он был судовым и в то же время убежденным береговым псом.
Ну что ж, прощай Бич! Жаль расставаться. Привык я к тебе, сработались. Но чувства чувствами, а служба службой. Прощай, друг!
Мы еще несколько дней простояли на рейде, готовились к выходу в море, получали кое-что из снабжения, а в последний день я отпросился на берег. Возвращался я на судно лишь за полночь. На рейдовый катер опоздал, а в портфлоте, как ни странно, и переждать негде. Повертелся я на опустевшем причале, поплакался в жилетку бесчувственному диспетчеру и пошел куда глаза глядят. Идея родилась на ходу — я решил заночевать у друга на морозильном траулере. Благо они стали в ремонт на наше место. С надеждой вроде и жизнь веселее стала.
Иду вразвалочку и что-то мурлыкаю себе под нос. Как-никак хоть и два часа ночи, а мне есть куда пойти. Взбираюсь по трапу и уже приготовил слова для извинения за беспокойство, как вдруг передо мною вырос большой пес. «Гав, гав!..» — пошел авралить. Шерсть дыбом, клыки возле моей коленки, и хоть я не из робкого десятка, а отступить пришлось. С одной стороны, ноги не казенные, с другой — и штаны жалко.
— Вот черт, разбрехался, чтоб тебе провалиться, — негодовал я. — Сейчас с каждого судна высунется вахтенный, и тысяча вопросов: к кому, а кто ты и откуда?.. Тьфу, развели псарню. — Я отступил еще на шаг и вдруг узнал пса.
— Бич! Дружок! — обрадованно позвал я. — Ты что, не признал? Ну и хитрец, не пошел с нами…
Пес умолк, прислушался, потянул носом.
— Ну вот, узнал, свои! — Я протянул руку, чтобы погладить друга, но он будто взбесился. Взлаял так, что на губах аж пена выступила.
— Эх ты, предатель, — буркнул я и заметил сонные глаза и приплюснутый нос в стекле иллюминатора. Лицо явно ухмылялось и торжествовало. «Вахтенный матрос», — догадался я. Конечно, без посторонних на судне ему спокойнее. Пришлось ретироваться и топать на морвокзал, проклиная себя, собаку и нос в иллюминаторе.
То, что я рассказал, произошло два года тому назад. А тут в декабре нас вновь поставили в док и после осмотра корпуса опять ошвартовали к заводскому причалу. Я, как обычно, готовил кормовые концы, когда вдруг услышал:
— Вон он!
И точно. На причале сидел Бич, живой, здоровехонький, и приветствовал нас кончиком хвоста.
— Бич! Бич! — воскликнул я. — Дружище!
Пес явно ждал нас и нетерпеливо перебирал лапами. Лишь только укрепили трап, он был тут как тут и по обыкновению старательно обнюхивал каждого. Не избежал этой процедуры и я. Более того, он, подхалим несчастный, лизнул мою руку в знак особого ко мне расположения.
— Ну плут, ну двуличный, — журил я его, а сам был безмерно рад вернувшемуся Другу.
Пока я изливал восторг от встречи, Васька-повар вынес шматик колбаски, тем избавив меня от лишней заботы. И все началось, как и два года назад.
В своей жизни я не встречал дисциплинированнее и неподкупнее вахтенного. Ибо Бич, в отличие от них, был всегда сыт и в деньгах не нуждался.
Мы честно отслужили с ним зиму, а когда настало время покидать завод, мы решили оставить собаку у себя на траулере. Нам уже была известна его манера ускользать, и я принял необходимые меры. В первую очередь попросил капитана предупредить меня заранее об отходе. Объяснил причину.
Весь день мы прождали буксирный катер, все было готово к отходу: и машина «на товсь», и команда в сборе. Лишь концы и трап связывали нас с берегом. Майское весеннее солнышко шариком закатывалось за гигантский вулкан, на судах спускали государственные флаги, а буксира все не было.
— Сейчас подойдет. Сейчас подойдет, — отвечала диспетчерская, и мы еще лишний раз убеждались, что самый длинный час у портового флота.
Прошел ужин, за ним чай… Погасили, растворились в синеве красные прожилки заката, на судах зажглись наружные осветительные огни. Городская Верхнепортовая улица затихала. Горожане ложились спать. Одно за другим гасли в домах окна. В небе уже мерцали мириады далеких звезд. Пес сидел на своем штатном месте, на телогрейке у трапа, и, казалось, ни о чем не догадывался. Упитанные чайки дремотно покачивались на воде, как чучела, забытые на ночь.