С угрожающим гулом со всех сторон неслись стаи самолетов. Несколько наших ястребков устремились к ним и попытались связать боем. Где уж тут… Они рассеялись, потерялись среди десятков немецких бомбардировщиков и истребителей, тучей летевших на Кронштадт. Ясное сентябрьское небо потемнело: его закрыли птицы с черной свастикой…
— Самолеты со всех сторон! Держись, ребята! — последнее, что успел произнести командир зенитной батареи Александровский со своего наблюдательного поста. Тут же рявкнули пушки, застрочили пулеметы. И все слилось в один невообразимый грохот, сквозь который различались только гулкие взрывы бомб…
Перед самолетами вспыхивали черные клубки. Один, другой. А третий — третий угодил в мотор и бензобаки. Бомбардировщик вспыхнул и, как метеор, пронесся над кораблями. Он мчался на полной скорости дальше, к маленькому островку. И не дотянул — врезался в воду.
— Ура старшине Павлову!
Все смотрели на спардек. Там у орудия стоял рослый, кряжистый старшина, еще не веривший в свою победу. Впрочем, было не до радости. Снова приближались самолеты, и опять грохотали зенитки.
Один вражеский самолет оторвался от группы, отвлекавшей пока на себя зенитный огонь, и камнем бросился вниз.
Многим казалось — теперь всё! Теперь никуда не денешься. Вот тут придется принять смерть. Головы невольно втягивались в плечи… А пулеметчик Вирченко будто только и ждал этого момента. Припал грудью к пулеметному ложу, нажал спусковой крючок, и металлическое сердце забилось… В небо протянулись огненные трассы — белые, красные, зеленые… Они подбирались все ближе и ближе… И наконец хищная птица вспыхнула и прочертила в небе шлейф густого дыма. Но бомбы были все же сброшены, и корабль вздрогнул… С правого борта сверкнуло пламя.
Вице-адмирал Дрозд, стоявший на мостике, схватился за голову, лицо перекосилось от боли. Кто-то бросился к нему: «Товарищ адмирал, вам плохо?!» Он прикрыл рану носовым платком, облокотился о переборку и, довольно быстро овладев собой, произнес: «Смотрите, там пожар! Принимайте меры!» И потом в нетерпении смотрел вниз, пока не появилась аварийная партия и не началась борьба с огнем.
Лицо вице-адмирала стало совсем бледным, губы посинели, его взяли под руки и отвели в каюту.
Самолеты улетели. Смолкли зенитки. На палубе больше не бушевало пламя, только струился дым и пар. Все стихло. И тогда на мостике разразился спор.
— Я очень ясно ощутил два удара, — доказывал командир корабля капитан второго ранга Сухоруков. — Две бомбы попали в корабль. Одна в правый борт, а куда вторая — не знаю.
— Да нет, вы ошибаетесь, товарищ капитан второго ранга, — убеждал помощник. — Одна бомба, а не две…
— Нет уж, извините.
Уверенный тон командира заставил скептиков усомниться: а может, и впрямь в корабль попали две бомбы? Тем более Сухоруков упорно настаивал на своем и даже приказал всем спуститься вниз на розыски второй бомбы.
И вот вскоре на мостик явился несколько сконфуженный помощник с двумя матросами — Гончаровым и Пузыниным.
— Так где же вторая бомба? — спросил Сухоруков.
Оказалось, что вторая бомба не разорвалась, дошла до броневой палубы, рикошетировала от нее, пробила несколько переборок и очутилась в сорок пятой каюте, на койке, как будто там ее только и ждали. Краснофлотцы Гончаров и Пузынин, находившиеся поблизости, вбежали в каюту, отдраили иллюминатор, подняли на руки бомбу и без раздумий сбросили в воду. Явившись к своему командиру, доложили:
— Неразорвавшаяся бомба списана за борт!
— Как вы все-таки не побоялись? — допытывался Сухоруков. — Она ведь, дура, могла взорваться у вас в руках.
— Могла, товарищ командир, — согласился рослый здоровяк Гончаров. — А мы в тот момент об этом не думали.
— Ну, а все-таки погибать-то никому не хочется?!
— Если бы мы погибли — это одно дело, а так весь корабль… — произнес Гончаров.
Всегда невозмутимый и начисто лишенный всякой сентиментальности командир крейсера подошел к смельчакам и обнял их за плечи:
— Случай небывалый. Придется вас, друзья, представить к наградам.
Сухоруков пришел с этой вестью к командующему эскадрой. Валентин Петрович лежал в каюте с перевязанной головой. Услышав о неразорвавшейся бомбе, «списанной за борт», Дрозд даже приподнялся от удивления, будто не поверил: возможно ли такое?
— Поразительно! — воскликнул Дрозд. — Какое самообладание у этих ребят! — Он приказал составить наградные листы на обоих и добавил: — Позвоните в редакцию газеты. Пусть на флоте узнают новых героев…