— Наденьте… пожалуйста… — Спирин снял с себя тельняшку, выжал и протянул девушке.
Она, высоко подняв руки, надела тельняшку и, нагнувшись немного вперед, попыталась оттянуть ее как можно ниже, прикрыть бедра.
— Подождите. — Он, пошатываясь, преодолевая головокружение, поднялся, подошел к лежащей на земле форме длинного фашиста и взял ремень с кинжалом.
— Подойдите сюда. И перестаньте трястись, ради бога! Самому муторно. Стойте спокойно.
Вынув кинжал, он оттянул тельняшку сбоку и одним круговым движением разрезал ее поперек.
— Эту половину опустите. Вот вам и юбка и блузка. Завяжите чем-нибудь. Или ремнем затяните. Сами сообразите или помочь?
— Не надо, я сама. — Девушка в страхе, как от змеи, отшатнулась от ремня. — Не хочу, не надо.
— Теперь этого нужно спрятать. Берите за ноги.
Девушка, придерживая тельняшку, обернулась к лежавшему немцу. Неожиданно она побледнела, ноги ее подкосились, вся сотрясаясь от истерических рыданий, она закрыла лицо руками и упала на песок.
— Перестаньте. Тихо! — Спирин оттащил труп, бросил его в камни, подошел к воде, сполоснул руки и вернулся к девушке.
— Хватит, хватит. Довольно. Прошло уже все. Давайте-ка подумаем, что делать дальше, — он положил руку на ее вздрагивающее плечо. — Все уже позади, успокойтесь. Нужно дождаться темноты, и, если до этого нас не обнаружат и не ухлопают, уйдем в море.
— Но куда, кругом только немцы… — девушка оторвала руки от лица и умоляюще посмотрела на матроса. — Они везде. Хватают и убивают абсолютно всех без разбора.
— Без разбора? — Спирин вспомнил слова механика. — Значит, для них мы все враги. И калеки, и женщины. Для фашистов — да, враги. Ничего. До ночи отсидимся в камнях, а там увидим. Помогите мне. Наклоним баркас, для маскировки, если кто заметит, подумает, просто выбросило на берег, мало ли что здесь валяется.
Они завели баркас между камней. Навалившись на один борт, под другой подложили камни. Потом матрос взял автоматы и пошел к гроту, в котором прятался утром.
— Идите сюда, — позвал он, — стрелять умеете?
— Только из малокалиберной винтовки.
— И то ладно. Я тоже больше теоретик. Лезьте. И главное, тихо. Нас не видно ни с берега, ни с моря. Вот и затаимся до темноты. Если повезет и не обнаружат — может, проскочим.
Девушка села, прислонилась спиной к коричневому теплому, в ракушечных лишаях, шершавому валуну, подтянула ноги к груди, повернулась к Спирину боком, обхватила колени руками и положила на них голову.
— Как вы сюда попали? Вернее, где вас схватили? — Спирин внимательно посмотрел на нее.
— В городе. Мы прятались в подвале под развалинами с дядей Мишей, с тем, которого убили, он был вестовым у отца. Не успели вовремя поспеть на корабль и остались. Ранили дядю Мишу в ногу осколком, сильно очень, так кровь и хлестала, еле остановили. Потом появились фашисты. Вытащили нас из подвала и повезли куда-то. Так было страшно. — Девушка всхлипнула. — Так страшно… Бедный дядя Миша, он такой добрый, хороший!
— За что они его? Я был оглушен и не слышал, что он им говорил.
— Меня защищал, просил, чтобы не трогали, что сирота я.
— Как вас зовут?
— Миля.
— Что-что? Миля? Интересно, какая — морская, сухопутная? — Спирин усмехнулся и подумал: «Отвлечь ее необходимо, чтобы окончательно в себя пришла».
— Эмилия правильно. А дома называли Миля. Мы из Латвии.
— То-то я смотрю, акцент у вас, а какой, не пойму. Ну, а я Спирин Константин, Костя, житель древнего города Керчи. Закончил один курс биологического, прикатил отдыхать к своим и застрял. Райком направил на буксир помогать братьям-кочегарам. А откуда вы приехали в Севастополь?
— Раньше жили в Одессе, но папа из Латвии. Был латышским стрелком, потом командиром в морской пехоте, и вот перевели служить сюда. — Она насторожилась и подняла голову, прислушиваясь.
— Кажется, наверху кто-то идет. Да, да, я слышу, разговаривают несколько человек по-немецки. Боже, опять все сначала! — Она закрыла лицо руками. — Не вынесу я больше… — Голова ее упала на колени, и плечи затряслись в беззвучном рыдании.
— Тише вы. — Спирин замер. — Пока я жив, ничего с вами не случится. Только успокойтесь, пожалуйста. Они нас не видят — им солнце прямо в глаза.
Теперь и он отчетливо слышал, как по гребню, громко переговариваясь, шли люди. Сомнения не было — это враги, больше некому. Спирин оттянул затвор автомата. Лишь бы не заметили баркас. Их-то самих не видно, обрыв слишком крут, да и идут, вероятно, не по самой кромке.