Начинался рассвет. Слева вдали розовело. Спирин немного подвернул и направил баркас туда, где над серебристой гранью вот-вот должно было появиться солнце.
Внезапно двигатель фыркнул и заурчал на другом тоне. Спирин прибавил обороты, но мотор стал давать перебои и, наконец, замолчал совсем. Бензин кончился. Моторист разогнул затекшую спину, встал и до боли в суставах потянулся всем телом.
— Вы не спите? — спросил он, хотя прекрасно видел, что девушка повернулась на спину и широко раскрытыми глазами смотрит на него.
— Нет. Уже выспалась. А почему мотор заглушили? Сломался или решили отдохнуть немного? Вы же всю ночь просидели за рулем.
— Я бы просидел еще две, но горючее все сожгли.
— А где мы сейчас? Отошли далеко? — она привстала.
— Отошли далеко, а вот где находимся, понятия не имею, но, скорее всего, ближе к своим, чем к немцам. — Спирин оглядел горизонт.
— Будем дрейфовать. По течению. Если опять повезет — к своим прибьемся.
Он понятия не имел о направлении течений в Черном море, но еще раз уверенно повторил:
— Прибьемся к своим. Точно. Да и весло есть. Правда, всего одно, но и то хлеб, подгребем, времени у нас навалом. А сейчас можно и отдохнуть. Вы здорово проголодались?
— Вообще-то да. И пить хочу. — Девушка тихо засмеялась и поднялась.
— Я искупаюсь, а вы хозяйничайте. Возьмите в рюкзаке что нужно и накрывайте. Добро?
— Ладно. Я быстро приготовлю, но если можно, напьюсь сначала.
— Держите. — Он взял бочонок и, перешагивая через банку, передал ей. — Пробку вытащите и пейте. А вина не хотите?
— Что вы, спасибо, лучше воды.
Она пила, запрокинув голову. Тонкие, хрустальные струйки бежали вдоль уголков рта.
Спирин снял брюки, подтянул трусы и прыгнул в воду. Он отплыл метров на сто. Долго барахтался, нырял и плескался, чувствуя, как тело становится сильным и упругим. Когда он вылез, на средней банке лежали консервы, шоколад и галеты.
— Прошу к столу, — приветливо улыбнулась Миля. — Только банки откройте, здесь тушенка и смальц.
Наевшись, они сели друг против друга, прислонившись к внутренней обшивке бортов.
— Как красиво, правда? — Девушка показала рукой на море. — Прямо лазурное. И почему его назвали Черным, удивляюсь.
— Когда-то, очень давно, древние греки назвали его Понт Эвксинский: гостеприимное море. — Спирин уселся поудобнее. — Тропическая растительность, аромат цветов, кипарисов и лавров. Наши предки окрестили просто Русским. А вот почему Черное — существует несколько мнений. Турки, например, зовут его Караден-гиз — Черное, враждебное. Кое-кто считает, своим названием оно обязано частым штормам или тому, что металлические предметы, опущенные на глубину, чернеют от сероводорода.
— Откуда вы все это знаете? — девушка с интересом посмотрела на него. — В институте проходили?
— Нет, там другие предметы. А знаю потому, что читал много, особенно о путешествиях и приключениях. В землепроходцы готовился, биолог должен быть человеком непоседливым, — он задумался. — Жаль, ветерка нет, понесло бы потихонечку. — Спирин разомлел. Веки тяжелели. Хотелось спать.
— Вы очень утомились. Знаете, — девушка встала, — идите сюда, в нос, отдохните. Ведь все равно делать нечего. А я посижу. Пока тоже искупаюсь и постираю. Только не смотрите, пожалуйста.
— Действительно, я прилягу. Шатает что-то. А вы, чуть что, разбудите. Договорились?
— Хорошо, хорошо. Ложитесь.
Матрос, засыпая, чувствовал, как она подкладывает ему под голову рюкзак.
«Интельгент ты, Спирин, прослойка, одним словом, — голос механика гудит монотонно и глухо. — Вырос лоб, дай бог, только бы кувалдой размахивать. А ты свое задолдонил — каждая тварь жить хочет. Да на кой она тебе, тварь-то? Пусть хорошее живет. Эх, был бы я таким. Ведь все при тебе: и кожа и рожа. А ты обратно — букашек разводить, жизни никого не лишать? А как же ты фрицев-то угробил, Спирин, а? У них тоже где ни-то в Германиях и матери и дети имеются. Ревут, поди. А ты их пожалей, слезу пусти, приголубь. Нехай снова убивают, насильничают, над людьми измываются. Парень-то ты добрый. А ведь доброта такая хуже воровства. Слюнтяй ты, Спирин. Тьфу, и только, плюнуть и растереть. А немцев-то небось уложил. Начинаешь понимать что к чему. То-то, значит, каким ни на есть, а человеком становишься…»
Спирин застонал и заметался во сне.
— Костя! Костя! Проснитесь, пожалуйста.
Матрос открыл глаза и сел. Испарина покрывала его с головы до ног. Солнце пекло.
— Вы во сне кричали, вот я и решила разбудить, уже полдень. — Девушка стояла над ним. Она искупалась. Успела высохнуть и ее неприхотливая одежда.