«Это есть наш последний и решительный бой…» — пронеслось в голове у Васи и, перекрывая шум стрельбы, он крикнул:
— Юра, прикрой меня! Я счас, мигом!
Он схватил автомат, рукавицей смахнул с него снежную пыль, поправил на поясе гранаты и, пригнувшись, выбежал за бруствер с тыльной стороны.
— Стой! Куда ты?! — не отрывая рук от пулемета, крикнул Юра.
Вася обернулся. В глазах — злость, на губах — виноватая улыбка.
— Не беспокойсь, Юра, — примирительно сказал он. — Порядок, я по ним сбоку вдарю.
Юра скользнул взглядом по Васиному лицу, на котором застыла упрямая решимость. Он никогда не видел это лицо таким взрослым и неистовым. И все понял. Ничего не ответил, только рукой махнул — валяй, действуй!
В считанные секунды Вася скрылся за ближайшим торосом. Потом снова появился, с другой стороны, пробежал несколько десятков метров и залег у ледяной глыбы. До фашистов оставалось около трехсот метров, когда Васин автомат заговорил.
«Все верно, Вася, — мысленно похвалил друга Юра. — Бей их!»
Противно дзинькали пули. От бруствера по-прежнему летели фонтаны ледяных осколков. Казалось, стена рассыпается на глазах. У Юры мелькнула мысль, что построить ее было гораздо труднее. Прорву снегу надо было насыпать и воды перетаскать. Немало сил и времени ушло. И вдруг разрушается все это, превращается в снежную пыль.
Над пулеметом клубился пар — вода в кожухе закипела. Но Юра видел только скачущие впереди, упорно приближающиеся фигуры чужих солдат. И стрелял по ним, стрелял, стрелял. И с каждым выстрелом чувствовал, как укрепляется в нем уверенность. Сила, прижимавшая Юру к брустверу, словно освобождала его. Тело становилось легче, движения — вольнее, увереннее. И вроде теплее стало.
Фашисты снова залегли. Юра отпустил ручки пулемета, откинулся назад. Глубоко вздохнул. Снял рукавицы, потер замерзшие руки. Подышал в них и снова потер. И тут услышал шелестящие звуки над головой. С берега донеслись глухие выстрелы. Вдоль вражеской цепи взметнулась стена разрывов, и эхом пролетел гул.
— Ура-а-а! Наши! — закричал Юра, поняв, что бьют свои минометы. — Вася, наши!
Он помахал Васе, но тот не ответил. У Юры екнуло под ложечкой. Что с ним, с Васей? Ему захотелось бросить все и побежать туда, к ледяной глыбе, у которой лежал Вася. Но, кинув взгляд на поле боя, Юра понял: нельзя. Гитлеровцы поднялись в атаку…
Юру охватила ярость. Нажав на спуск, он долго не отрывал от него онемевшие пальцы. В прицеле мелькали прыгающие фигуры немецких солдат, в ушах звенело от выстрелов и взрывов, а он все давил и давил на гашетку. И только шептал: «Получайте, гады! Еще! Еще! За Люсю! За маму! За наш Ленинград!..»
Главный старшина Петров с поднятым по тревоге взводом прибыл на пулеметную точку, когда бой уже кончился. Подойдя к знакомому месту, Николай Степанович не узнал его. Словно кто-то гигантскими граблями провел по торосам — так были исполосованы их склоны. Ледовое ограждение огневой позиции было разворочено до неузнаваемости. Но больше всего беспокоило комвзвода то, что никто не вышел ему навстречу, не услышал он привычного доклада и радостных приветствий. Лишь из-под груды битого льда торчали ствол и колесо пулемета. Из отверстия на кожухе еще вытекала струйка пара:
— Егоров, Буйко, осмотреть все вокруг, остальным произвести очистку позиции и восстановить стенку, — распорядился главный старшина, а сам направился к пулемету.
Навстречу ему из ограждения медленно вышел Юра. Он еле держался на ногах. По щеке текла кровь.
В голове у Юры гудело. Он верил и не верил, что видит перед собой дядю Колю.
— Что с тобой, Иванов? — нетерпеливо спросил командир взвода.
— Товарищ главный старшина, — Юрка с трудом поднял ладонь к виску. — Атака противника отбита. Потери… — тут он запнулся и, опустив руку, замолчал.
— Поцарапало? — показал старшина на Юрину щеку. За официальным тоном он хотел скрыть охватившую его тревогу и жалость.
— Немного. Ледышкой чиркнуло, — смущенно сказал Юра, будто он был виноват в том, что его «чиркнуло».
— До свадьбы заживет, — похлопал его по плечу Петров и тревожно спросил: — Ремезов где?
— Там, — показал Юра на ледовую глыбу. — Звал, не отвечает.
— А ну-ка, пошли, — заторопился Николай Степанович.
Вася лежал около тороса, уткнувшись лицом в снег. Правой рукой он крепко сжимал автомат. Вокруг валялись стреляные гильзы. Метрах в пятидесяти впереди на льду чернело несколько трупов фашистских солдат.
Николай Степанович бросился к Васе, осторожно повернул его лицом вверх, приподнял. На льду осталось красное пятно. Главный старшина теплой ладонью смахнул с Васиных щек налипшие снежные комочки, расстегнул на нем тулуп и пропитанную кровью ватную телогрейку.