— Нет необходимости.
Ушел старый Диомид. Есть в Беринговом проливе острова Диомида, такие же холодные и неприступные, как стармех. Не человек, а морж на стамухе…
Новые визитеры не дали Тулаеву придумать еще парочку прозвищ для «деда». Первый помощник и старпом пришли вместе, что отнюдь не говорило об их дружбе. Правая и левая руки капитана. Кто из них какая, Тулаев не знал. Предпочитал общество старпома Семена Николаевича Десятника, но и с первым помощником Михаилом Петровичем Лобовым поддерживал дружеские отношения.
Старшие командиры доложили о конфликте между поваром и буфетчицей, которая отказалась лепить пельмени на ужин. Не ее, мол, работа. Шеф-повар настаивал. Словесная перепалка перешла в дуэль на пельменях…
— Недаром врачи пишут, — глубокомысленно заметил помполит, — что на третьем месяце непрерывного плавания у моряков появляются цефолгии.
— Цефолгии? Что за зверь и в какой тайге водится? — спросил капитан.
— Почитайте «Руководство по гигиене водного транспорта». Там написано, как на третьем месяце между моряками чаще вспыхивают мелкие ссоры, повышается раздражительность, нарушается сон, людей мучают беспричинные тревоги.
Пока помполит перечислял цефолгии, капитан нашел их в себе и развеселился. А он-то думал! С радости, что все в мире объясняется просто, Тулаев рассказал гостям анекдот про деревенского догаду, которого медведь лишил головы:
— Крестьяне спросили у догадихи: «Была ли у догады голова?» Она подумала и ответила: «Насчет головы не помню. А вот когда он пельмени ел, то бороденка тряслась».
— Что будем делать с буфетчицей? — спросил старпом.
— Повар тоже виноват. Надо пригласить их на заседание судкома и помирить, — предложил помполит.
— Верно, — облегченно согласился капитан.
День, вместе с солнцем, канул в океан. При последних лучах тень от танкера, наверное, докатилась до африканских берегов и растаяла, чтобы появиться вновь от луны, которая быстро превратилась из бледной дворянки в розовощекую купчиху.
Ах, луна, луна… И в Южном полушарии нет от тебя покоя.
…В полнолуние все улицы, дома и деревья далекого сибирского села Айгуль отбрасывают густые, черные тени. Тихо. Голоса людей, песни девчат издалека слышно. Отцовский дом смотрит на луну низкими окнами. Много ли из них увидишь? При желании — не так уж мало. Школу с географическими картами на стенах, районную библиотеку с томиками Жюля Верна, Стивенсона, Станюковича, неблизкую железную дорогу, с которой дважды начинал свой путь к морю Иван Тулаев.
После восьмилетки — неудача. Возрастом не вышел в моряки. Пришлось вернуться, дать слово отцу, что до окончания десятилетки из дома ни шагу. Вынужденное слово — птица в клетке. Весна открыла дверцу, и улетело слово на ветер. Тайно от отца он вновь послал документы в Одессу. Вызов пришел, а отец категорически против. Поехал на станцию без копейки денег в кармане.
Скрылась бы ты, луна! Не бередила душу воспоминаниями.
Отец догнал на станции. Поговорили. Денег он так и не дал, но билет на поезд до Одессы купил. Сунул его и пошел прочь, к своему грузовику. Оглянись он тогда, и все… Закатилась бы морская звезда Ивана.
Экзамены в мореходное училище сдал легко. Спасибо школьным учителям: физику Анатолию Николаевичу и математичке Ольге Ивановне. Старая дева делила своих питомцев на категории: светлые головы, середка и тупари. За прямолинейность, причуды и непримиримость к тупарям ее последовательно переводили из университета в институт, а затем в сельскую среднюю школу. Зато светлые головы из-под ее крыла достигали определенных вершин. Один из одноклассников капитана Тулаева стал видным изобретателем, лауреатом Государственной премии…
В каюту заглянула буфетчица Маша Зодина:
— Иван Карпович, сегодня на ужин пельмени. Вам принести или вы придете в кают-компанию?
«Подлизывается. Знает кошка, чье мясо съела», — подумал Тулаев, но упрекать буфетчицу не стал. Заревет еще, чего доброго.
— На ужин приду, — сухо ответил капитан и, открыв ящик стола, изобразил занятость.
Маша потопталась у порога и ушла. Хотелось, видимо, ей поговорить, поплакаться.
А тут впору самому искать утешителя. Что это он так расклеился? Тулаев недоумевал. К длинным рейсам давно привык. Ходил и в Арктику, и в Антарктику. «Треугольник» — рейс с Кубы вокруг Африки на Персидский залив и назад, в Европу, — тоже не впервой. Раньше его никакая ностальгия не брала. А тут на тебе! Засело внутри — и давит, и давит…