И все равно другой раз наползают черт знает какие мысли. Смертный десяток уже за плечами… Счет годам нагоняет страх. И зачем только их вообще считают? Лучше, если бы не знать… Жил бы себе, как птичка на ветке, проводил бы дни… Бывает, что и забываешь о своей старости, но только нет-нет да и напомнят.
Подковырки тех, кто помоложе, бывают такие жгучие и безжалостные, особенно старшего лоцмана Саара. Вот и вчера поддел:
— Слушай, Макко, неужто ты и вправду в царство небесное с простым компасом не проедешь, обязательно тебе надо перед дорогой локатор и геометрию изучить?
И советует вместо английского учиться иудейскому языку: мол, все равно скоро придется с апостолом Петром в разговор вступать.
Но как ты пойдешь и скажешь ему: «Будь человеком, не напоминай мне всякий божий день то, что я все время стараюсь изгнать из головы!»
И чего он пристает! Хоть иди и просись на вахту к какому-нибудь другому лоцману. Но тот снова начнет досаждать: зачем да почему? И опять завязнешь в зубах у этого Саара.
А вообще-то старого Макко еще почитают. Даже сам начальник порта иногда приходит за советом…
Хрясь!..
Нет, слух все же не обманывает. Не иначе, это там, где сгружены бочки с селедкой. И Макко мелкими, старческими шажками поспешил к другой складской площадке, где высились бесконечные груды бочек. Но и там ничего подозрительного. Нет ни души и на палубе стоящего у причала буксира.
Хрясь!..
— Ах ты дьявольское отродье! Вот ты где! — обрадовавшись своему открытию, крикнул Макко. И, ступив на трап буксира, подставляет ветру бок, чтобы дождь не бил прямо в лицо. — Эй, вахтенный!
Дверь рулевой рубки приотворяется, и чей-то сердитый голос отзывается:
— Чего орешь, Макко? Машину заводить, что ли?
— Я тебе поору, на всю жизнь запомнишь! — грозится дежурный. — С какой это чести нацепил себе на рукав повязку вахтенного матроса? Судно молотит о причал, а ему и дела нету. По всему порту треск идет! Ну, погоди ты у меня, придет утром капитан, я спрошу у него, зачем он тебе вообще государственные деньги выписывает…
И голос старика поднимается до верхнего регистра, будто у мальчишки в переходном возрасте.
Вахтенный тут же выскакивает на палубу. Шторм с грохотом захлопывает дверцу рулевой рубки. Матрос с такой стремительностью слетает вниз по трапу, словно вместо дождевика у него на спине крылья. Теперь уже четыре озабоченных глаза приглядываются к тому, как судно, подобно задиристому петуху, наскакивает на причал. Кранцы у борта буксира расплющены, и стальной корпус, как только налетает побольше волна, постепенно разрушает у причала защитные брусья.
— Сейчас, сейчас поставлю новые кранцы, — виновато бормочет вахтенный. Затем просит: — Не надо капитану…
— Через полчаса приду, проверю, и если ты у меня… — грозится еще раз Макко, но в словах его уже нет прежней тяжести. Чтобы примириться со стариком, достаточно признать его начальственное превосходство. Вахтенный знает это так же хорошо, как и другие матросы, которым приходилось иметь дело с дежурным.
Макко торжественно направляется к конторе. В обходе все же был толк. И вовсе он не толчет воду в ступе и не вьет из песка веревки, как иногда потешается над ним Саар.
Дождь, перемешанный со снегом, летит почти горизонтально. Шторм обхватывает болтающиеся вокруг тщедушного смотрителя полы дождевика и с таким остервенением треплет их, что Макко вынужден, покачиваясь, ступить несколько шагов по ветру. Но старик снова одолевает шторм, и тому не остается ничего другого, кроме как с завыванием мчаться дальше своей дорогой. Вместе с новым посвистом бури из какого-то громкоговорителя доносится полночный бой кремлевских курантов.
Когда Макко вернулся в свою маленькую каморку в конторе, на столе захлебывались сразу все три телефона. Из метеостанции сообщили, что к утру непогода должна стихнуть, врачу карантинной службы требовалось узнать, какие ожидаются в порту суда, а диспетчер погрузочных работ уже десятый раз напоминал, что на рейде дожидается «Хийюсаар». Да, ему легко говорить — поставьте к причалу… Но судно-то пустое, будет на волне мотать, как коробку, — в два счета выбросит на мол, на камни, тогда… Потом диспетчеру, конечно, просто отговориться. Пожмет плечами: «Я не моряк. Лоцман и дежурный должны были знать, что можно, а чего нельзя…»
Макко посмотрел на часы. Уже два! Вот летит время… Взглянул украдкой на дверь. За ней-то и отдыхал старший лоцман Саар.
Такая уж у лоцмана должность — во время вахты, когда не предвидится судов, ему разрешается отдохнуть. Даже спать. А на борту парохода его, по всем параграфам, берут еще и на довольствие — пей, ешь.