Раненая вздохнула:
«Многого мы не знаем,
Многое открываем
Только в последний миг.
Море — простор и штормы,
Скалы ж — гнездовья наши,
С них мы легко и звонко
В первый полет уходим.
Морем мы только сыты,
Скалы — рожденье наше:
К ним не вернуться — горе,
Худшая из смертей…»
Рухнула в волны чайка.
Море ее, как в саван,
В пену одело быстро
И затеряло в гребнях…
Долго живая чайка
К скалам родным летела.
О, никогда так, сильно
Их она не любила!..
Борис Шереметьев
МУЖЕСТВО
Нет, не жалею я о том,
что жизнь мою хлестали волны,
что на корабль вбегал, как в дом,
что не искал дорог я ровных.
Что шел, как ходят корабли,
по курсам вымеренным, строгим,
и тверже не хотел земли,
чем палубы, летящей в ноги.
…Пусть рано мужество далось,
и отгоняю я усталость.
Я не боюсь седых волос —
мне седина в морях досталась!
Опал туман и стал росой.
Продрогли человек и птица.
И ходит океан босой
По мокрой палубе эсминца.
И там и тут его следы,
Заденет все, что б ни увидел:
В шпигаты он нагнал воды,
Забился холодком под китель,
На шлюпке завернул брезент,
Заставил боцмана по ходу
Пройтись до шлюпок буквой зет
И клясть вполголоса погоду, —
Но разглядел я на мысу
Маячный кубиковый домик,
И с пеленгатора росу
Согнали твердые ладони;
В два слова боцман уложил
Слова морской своей науки,
И новичок брезент на шлюпке
При нем оправил, как пришил.
И каждый к бою был готов
На выбранном для боя галсе,
И тот же океан ломался
У нас
на лопастях винтов!
Что утаил футляр тряпичный?
Мелодии каких разлук?
Пусть нам раскроет ключ скрипичный
сердечный скрип,
скрипичный звук.
Какие тайны Страдивари
в молчанье нотного крючка
припрятал в стареньком футляре
на взмахе тонкого смычка?
Вот инструмент у подбородка,
гриф, как весло, зажат в руке,
и скрипка,
легкая, как лодка,
плывет по вспененной реке.
Я вслушиваюсь, как акустик.
Река впадает в океан,
и музыкой ее до устья,
до верфей воздух осиян.
Казалось, море по колено.
Ушел последний пароход.
Но скрипка голосом Сирены
о том отчаянно поет,
что жизнь пресна без жизни личной
и без любимой быт суров
дел корабельных и скрипичных
равновеликих мастеров.
Вадим Чернов
ОРАНЖЕВЫЙ ДЕНЬ
Повесть
«Спустись-ка в море, — уговаривала меня акула, — и ты узнаешь, что такое реальность».
Г. У э л л с, Мистер Блетсуорси на острове Ромполь.
Вначале этот день родился у берегов Аляски. Затем неяркое северное солнце встало над Камчаткой и осветило темно-зеленое Охотское море. Чуть позже наступило утро во Владивостоке, над бухтой Диомид и над заливом Америка. И лишь много часов спустя этот день начался в Белоруссии.
Разведывательный траулер «Аппаратчик» пришел на место поздней ночью и встал на якорь неподалеку от гигантского плавзавода, который светился сотнями огней. На нем еще не закончили работу. На его огромной палубе, освещенной прожекторами, были хорошо видны пять или шесть стропов с крабами и около них — парни в оранжевых робах из бригады подноски.
На борту «Аппаратчика» было высокое начальство — измученный долгим переходом и простуженный начальник крабофлота. А двое суток назад у него к тому же заболел зуб, и он проклинал все на свете. Он стоял на палубе траулера и, крепко схватившись руками за леера правого борта, не чаял, когда же попадет на плавзавод, где есть лазарет и зубной врач.