— Ну и как ты оцениваешь наши шансы? — дружелюбно спрашивает Чарлз.
Я делаю гримасу, воздвигая у углового флажка камень. «Моя» команда жмется у дальних стоек, — думаю, скорее для того, чтобы согреться, нежели движимая командным духом, так как от лиц поднимается легкое дыхание, тут же растворяющееся в ледяном ветре.
Большинство моих игроков приехало из-за рубежа, из тех стран, где слово «регби» является синонимом варварства. Впрочем, они мало что по-настоящему понимали, пока не приехали и не увидели непролазное море грязи. В первом ряду у нас стоял русский толстяк, который только вяло похрюкивал. Довольно чопорный немец ростом «метр дефяносто три» чуть не отдал богу душу, когда ему велели встать во втором ряду, просунуть руку между ног вышеупомянутого москвича и хватать все, что между ними окажется. И тем не менее он готов был сражаться «за честь шуле». Перед началом каждого матча он торжественно вручал мне свои очки, сдержанно кивал и щелкал каблуками новых, идеально вычищенных ботинок. Я отвечал на его приветствие, шлепая своими поношенными резиновыми сапогами. Кстати, мне так и не удалось выяснить — в шутку он делал это или всерьез.
Доведенный до истерики чемпион по настольному теннису из Кореи, не испытывавший никакого желания участвовать в игре, бесцельно носился вокруг поля, слабо взвизгивая, когда к нему приближался какой-нибудь игрок.
Все они неохотно покидали свои дома и совершенно не горели желанием учиться в Англии, а подобные мероприятия лишний раз убеждали их в том, что родители их не любят.
— Эй, Уилл, а где командный дух у твоих ребят? — окликает меня праведная жена Чарлза Джульетта.
Увы, последняя капля этого духа благополучно испарилась еще в конце первого полугодия. Теперь речь шла лишь о том, чтобы максимально избежать травм.
— Уилл, ты знаком с Капитаном? Капитан — Уилл Рэндалл.
— Простите… Что? — Я в этот момент сосредоточенно размышляю над тем, чем тренеры команды противника кормят своих игроков, которые уже начинают появляться на поле.
Обернувшись, натыкаюсь на проницательный взгляд голубых глаз, разместившихся на очень старом лице. Кровеносные сосуды, выступившие на поверхность вследствие вымывания разнообразных элементов, обильно покрывают обе щеки; из ноздрей крупного носа топорщатся несколько седых волосков. Передо мной стоит решительный коротышка, упакованный в поношенный, видавший виды макинтош, способный оберегать не только от дождя, но и от пуль, выпущенных из мушкета. Его голову украшает войлочная шляпа столетней давности. С высоты своего роста я пытаюсь обнаружить признаки жизни в своем собеседнике.
— Уилл Рэндалл, Капитан как вас там…
Несмотря на формальное представление Чарлза я умудряюсь пропустить его имя мимо ушей. Ну и бог с ним. На улице чертовски холодно, и чем быстрее мы покончим с этим фиаско и окажемся дома, тем будет лучше.
— Как поживаете? — с отсутствующим видом говорю я, протягивая руку.
— Умираю понемногу, — отвечает Капитан, не выпуская мою пясть из своей костедробильной клешни. В глазах у меня темнеет.
— Да-да, очень мило, хорошо…
Мой коллега, выглядящий столь же безупречно, как реклама стирального порошка, выходит на поле и подзывает к себе капитанов команд. Раздается свисток, и подопечные словно в тумане начинают двигаться по полю. Когда из-под груды тел доносится первое «О, черт!», я закрываю глаза.
Оказалось, Капитан сдержал свое слово и скончался через полгода после этой нашей встречи. Времена года следовали чередой, и вот уже на другом, крикетном, поле в разгар поразительно теплого мая Чарлз рассказал мне о его кончине.
— Конечно, он хорошо держался. Ведь ему в этом году исполнилось восемьдесят четыре года. Удивительный человек. Мы когда-нибудь рассказывали тебе о нем? Этот Капитан был потрясающим типом.
— Кажется, нет. — С раскладных стульев, на которых сидит публика, раздаются аплодисменты, и я тоже присоединяюсь к ним, гадая, что же такое могло произойти на поле, чтобы вызвать столь бурное одобрение.
— Он совершил поразительную карьеру во время войны.
— Да… а где он воевал?
— На флоте.
— Ну да, конечно. (Идиот.)
— Но самое поразительное, что после войны он уехал и купил плантацию на юге Тихого океана.
— Как поп-звезда?
— Вот именно. Забавно, но его плантация находилась именно там, где селились поп-звезды. На Соломоновых островах. Как бы ни было, почти тридцать лет он выращивал кокосовые пальмы и какао-бобы. Потом он продал плантацию правительству, только она оказалась в запустении, так как никто ею не занимается. В начале восьмидесятых он вернулся в Англию и вышел в отставку.