«Та-та-та-та-. та-та-та… та-та… та-та!»
— Стреляй, Пауль? Это ведь русские!..
Огненная струя, зигзагом пройдя над головами людей, выстригла верхушки тощих кустарников. Потом унеслись в темноту тундры яркие нити трассирующих пуль и по камням вдруг зашлепало: шпок… шпок… шпок…
— Пригнись, братцы! — выкрикнул кто-то. — Он, паразит, разрывными шпарит!..
Сержант Константин Никонов, замыкая цепочку разведчиков, ободряюще приговаривал:
— Быстрее, ребята! Бегом, бегом надо… Это все — чепуха, проскочим…
Автоматные очереди, пущенные с кордона наугад, почти вслепую, эти суматошные очереди скоро затихли, и отряд снова двинулся шагом.
— Вот дурацкая лощина, — сказал лейтенант Ярцев, — как ни крутись, а через нее всегда вылезаешь на этот кордон. Ну ладно, на этот раз обошлось…
Ночной мрак поглощал в себе все шорохи, все тени, все опасения. Лейтенант Ярцев (его узнавали в темноте лишь по голосу, ибо он был ничем не отличим от других: сапоги, ватник да каска) выводил своих людей к морю. Кончался очередной рейд по тылам противника, по территории сразу двух государств — Финляндии и Норвегии, рейд страшный, мучительный, рискованный. Тринадцать могил отметили путь отряда, и полярные волки уже воют, наверное, над ними, стараясь лапами разворотить над мертвецами заботливо уложенные камни…
— Костя, — позвал Ярцев сержанта Никонова, — ты помнишь, мы проходили здесь в сорок первом? Тогда нас осталось только двое.
— Помню, товарищ лейтенант.
— Вот и я помню, что где-то здесь мы вляпались в трясину. Я буду немного сворачивать вправо — может, там и нет болота?..
— Только бы не сбиться с пути, — сказал Никонов, взглянув на компас, — Скажите, в каком месте нас будут снимать?
— Как всегда: в бухте Святой Магдалины.
— Там удобное место, хорошая отмель, — ответил сержант, и Ярцев, дружески хлопнув его по плечу, побежал в голову отряда…
Никонов подкинул на спине рюкзак, нащупал перед собой спину впереди идущего:
— Кто это, а?
— Да я, товарищ сержант, — Борька Шухов…
Хрустел под ногами гравий. С обрывистых откосов при любом неосторожном шаге шумно осыпались каменистые оползни. Фирновые зерна скрипели под сапогами тонко и жалобно.
Шли молча. Шли час, шли другой.
В самом хвосте растянутой цепочки людей ворковал хриплый шепоток:
— Товарищ сержант, вы это напрасно думаете, что зайца надо сначала в уксусе вымачивать…
— Шухов, ты потише, — отвечал голос Никонова.
— Да я тихо… Так вот, я и говорю, что заяц и без того хорош. А ежели его еще с печеной картошкой…
— Тихо, я тебе сказал.
— Да с печеной картошкой, говорю. Да еще — маленькую!
— Замолчи, Борька, или я тебя по затылку огрею!..
И вдруг тишину ночи прорезал чей-то испуганный вскрик, впереди послышалась приглушенная брань. Отряд все-таки попал в болото. Никонов схватился рукой за куст, но под ногами у него что-то захрустело (лед! — догадался он), и тело разведчика сразу поползло куда-то в противную вязкую глубину. В лицо ударило застоявшейся гнилью. Кто-то обхватил его за шею — Никонов отбросил эту руку:
— Дурак, не за меня, за кусты хватайся!..
Хрипя, захлебываясь и ругаясь, разведчики барахтались в растревоженном месиве тундровой трясины. Разбитые осколки льда резали им лица и руки.
— Береги оружие! — командовал Ярцев. — Самое главное — автоматы…
Казалось, что здесь и конец. Чем больше дергался человек, стараясь вырваться из гнусного плена, тем больше трясина схватывала его, затягивая в вонючую топь.
— Руку, — молил кто-то, — дай руку!
— Гришка, это ты? Держись за меня, здесь суше…
— Вот кочка. Лезь на кочку…
— Да не ори ты — тише надо!
«Хлюп-хлюп», — чавкала трясина. «Дзинь-крак», — звонко раскалывался лед. Поднимая над собой автоматы, разведчики изнемогали в этой борьбе, когда послышался голос лейтенанта Ярцева:
— Ко мне, ко мне, — здесь уже дно.
Разведчики выбрались из трясины и долго еще лежали плашмя, жадно вдыхая холодный воздух. Пахучая грязь облепляла их одежду, она отваливалась тяжелыми комьями при каждом движении. В сапогах, наполненных водой, скрутились и резали ноги заковрижевшие за эти дни портянки.
— Автоматы при всех? — спросил Ярцев, обходя людей и пересчитывая их. — Десять… двенадцать… четырнадцать со мною. А где же пятнадцатый?
Все притихли, с ненавистью поглядев назад, где под синим светом луны лежала проклятая трясина — кочковатая, взъерошенная пучками острых кустов, взбудораженно бурлящая пузырями, которые с бульканьем лопались на поверхности. А вдалеке темнели острые зубцы гор, и ветер со стороны океана гудел порывисто и тревожно…
Лейтенант Ярцев еще раз пересчитал людей.
— Нет одного, — сказал он, как бы невзначай скидывая с головы каску. — Проклятое болото!
— Борьки нет, — подсказали из темноты, — Шухова нету…
Никонов коротко и судорожно вздохнул:
— Ну всё… А как он жрать хотел, братцы! Всю дорогу о жратве мне молол…
Лейтенант Ярцев подозвал к себе радиста.
— Четырнадцать, — кратко сказал он. — Будешь передавать на базу, скажи — четырнадцать. Идем к бухте Святой Магдалины. В срок будем на месте.
— Есть, четырнадцать, — ответил радист.
— А ведь еще недавно нас было двадцать восемь, — глухо отозвался кто-то в темноте. — Двадцать восемь, а теперь минус…
Никонов резко остановил его:
— Заткнись ты, математик!..
Радист передал на базу сообщение и по приказу Ярцева утопил рацию в болоте, — теперь она была не нужна: отряд находился уже близко у цели. Лейтенант велел разделить на всех последнюю банку консервов и, включив фонарик, сел в отдалении на кочку — стал внимательно изучать карту.
— Посмотрите по рюкзакам и карманам, — сказал он, — может, у кого-нибудь завалялись сухари или галеты. Впереди лежат горы — надо как следует подкрепиться…
Никонов вынул из ножен трофейный немецкий тесак, зажал меж колен пузатую банку с американской тушенкой. Тесак со скрежетом резал чикагскую жесть.
— Подходи, — приказал сержант, на ощупь вставляя тесак обратно в ножны. — Бери каждый для себя…
К нему из темноты подползали на корточках и подходили шумно дышавшие тени разведчиков:
— Рукой брать, что ли?
— Вилку еще тебе. Тоже мне — барин!
— В нашем-то ресторане все больше пальцами…
— Ой, братцы, кажись, много себе зацапал!
— Жаден ты. Отбавь.
Никонов повернулся к Ярцеву:
— Товарищ лейтенант, а вы?
Ярцев погасил фонарь, сложил шелестевшую в темноте провощенную карту:
— Вы там мне тоже малость оставьте.
Помолчал и добавил:
— На донышке…
Поев и испытывая по-прежнему голод, разведчики проверили оружие, подтянули снаряжение. Никонов закинул в кусты пустую банку.
— Теперь курнуть бы, — буркнул он недовольно.
Быстро — по команде — собрались в путь. Тронулись легким, неслышным шагом. Восьмой день пути — скоро уже конец этому тяжкому рейду. А потом — база: заслуженный отдых, письма от родных, чистые простыни на койках, а может быть, и путевка на курорт в Мурмаши.
Хорошая жизнь, честное слово!..
Они уже подходили к морю, когда вдали послышался лай собаки, и две красные ракеты плавно выплыли из-за скалистого гребня, освещая низину.
— Ложись!..
Никонов залег рядом с Ярцевым, сказал:
— Сработал немецкий кордон. Теперь они с собаками возьмут нас.
— Не возьмут, — отмахнулся Ярцев. — Просочимся… Скажи ребятам, чтобы были наготове и не волновались,
— А мы и так не волнуемся, товарищ лейтенант, — ответил из темноты чей-то молодой и задорный голос.
Накрывшись плащ-палаткой, чтобы не было видно света снаружи, Ярцев еще раз взглянул на карту. Это была отличная карта, выпущенная германским генштабом накануне захвата Норвегии: на ней были указаны даже самые малоизвестные горные тропы, и лейтенант выбрал среди них одну, самую трудную, но, как ему казалось, и самую верную…
— А моряки не подведут нас?