- А вы не боитесь плавать в такие "тяжелые времена"? - спросил англичанин с иронией.
- А вы? - ответил Прохор Николаевич вопросом на вопрос.
- Нам легче. Наши транспорты охраняют надежные конвои. По три-четыре авианосца на один караван - согласитесь, что это хороший заслон. Война возродила даже умерший класс кораблей - корветы. Они, как жуки, ползают вокруг нас, оберегая транспорты от подлодок. А вот вас, рыбаков, никто не охраняет...
- Пока что плаваем, - усмехнулся Рябинин. - А вы на чем пришли сюда?
Англичанин локтями раздвинул вокруг себя тарелки с объедками, запихнул под салфетку деньги.
- Я пришел в Россию на новеньком десятитысячнике "Виттория". Эти коробки лучше "Либерти". Хотя, впрочем, такое же дерьмо, как и все, что выпускают сейчас для поставок по ленд-лизу...
Рябинин неопределенно пожал плечами: он уже не раз слышал, что транспорты-десятитысячники иногда ломаются на крутой волне пополам, словно сухие палки.
- Риск, - сказал он. - Вы за этот риск получаете проценты к жалованью. У нас же корабли крепкие...
- ...И за риск вам не платят! - подхватил англичанин.
- Нет, - отозвался Рябинин, - не платят... А с чем вы пришли сюда?
- О, я пришел сюда загруженным выше марки. Четыре паровоза только на верхней палубе. А в трюмах - подарки из Америки. Я получал в своей жизни немало подарков. Однажды мне подарили даже крокодила, в желудке у него я нашел двенадцать колец из ноздрей дикарей, которыми он закусил в своей грешной жизни. Но таких подарков я бы получать не хотел. В одном ящике перемешано все: презервативы с шоколадом и ручная граната рядом с детской соской. Вы проиграете войну, если начнете разбирать - кому что лучше подарить!
"Неплохой мужик этот кэп, - подумал Прохор Николаевич. - В другое время и выпить бы с ним не грех..."
- Извините, мне надо идти, - он встал.
Английский капитан протянул ему руку:
- Меня зовут Джеймс Шеддон. Надеюсь, мы еще встретимся.
- Встретимся в море. Это самое лучшее место для свидания.
- Нет, самое лучшее место - здесь! - И англичанин со смехом постучал по столику костяшками пальцев...
Рябинин немного запоздал - все уже расселись по своим местам. Капитан "Аскольда", пригибаясь в узком проходе и обтирая чужие колени, боком пролезал на свободное место, когда начались выборы в президиум. И сразу весь зал как один выставил его кандидатуру.
- Рябинина!.. Рябинина! - выкрикивали рыбаки, отыскивая глазами его знакомую фигуру.
Кто-то из друзей-капитанов, с присущей морякам грубоватостью шлепнув Рябинина по заду, сказал:
- Иди, иди. Твое место там, а не здесь...
- Рябинина! Капитана с "Аскольда"! - выкрикивали в зале.
Среди промысловиков не было ни одного, кто бы не знал водителя лучшего траулера флотилии. Это Рябинин открывал новые рыбные банки, снимал на них один "урожай" больше другого; это Рябинин водил свой траулер в море, обманывая бдительность немецких подлодок и ловко избегая минных ловушек; это по его траулеру равнялись все промысловые корабли Заполярья. В довершение всего Рябинин был "человек-лоция": он знал свое море как никто и опускал трал всегда наверняка, точно доставал рыбу не из пучины, а из своего собственного трюма.
- Рябинина!.. Рябинина! - требовал зал.
И вот в проходе между рядами показался капитан "Аскольда". Коренастый, с широко развернутыми плечами, он шел как по палубе корабля, цепко и мягко ставя ноги, обутые в просторные штормовые сапоги, подбитые мехом. На вид ему было лет сорок, но, смотря на его фигуру, от которой так и веяло силой и здоровьем, казалось, что этот человек еще только вступает в жизнь.
Все выглядело на нем свежо и добротно. На груди поблескивал тяжелый орден Трудового Красного Знамени. Лицо капитана, продубленное жгучими океанскими ветрами, имело темно-кирпичный оттенок. Вероятно, поэтому глаза казались особенно ясными и светлыми.
Рябинин шел, слегка наклонив голову, а навстречу ему со всех сторон сыпались приветствия и вопросы:
- Прохор Николаевич, опять полные трюмы?..
- Рябинин, не все море обобрал?..
- Привет Прохору Николаевичу!..
- Сколько, капитан?..
Изредка капитан "Аскольда" отвечал глуховатым голосом:
- Да ну вас! На уху всем хватит...
Поднявшись на сцену, он уверенно сел за стол, положив на красное сукно свои тяжелые, перевитые узлами вен руки. Во всем его поведении - в независимой осанке и в том, как он спокойно разглядывал с высоты сцены притихший зал, - не было заметно ни тени робости или смущения: по всему было видно, что этот человек привык держаться на людях, его не смущают чужие взоры. Рядом с ним сел еще один аскольдовец, выбранный в президиум, тралмейстер Григорий Платов, молодой быстроглазый парень...
Рябинин слегка поморщился.
- Говорить будешь? - спросил он.
- Буду. Уже обсудили с ребятами - о чем. Олег Владимирович читал тоже одобрил. Двадцать тысяч центнеров! Так ведь и договаривались.
- Ну, выступай, - сказал Рябинин. - Только короче да попроще. Ты нам тут своей эрудицией не тряси. В прошлый раз стыдно тебя слушать было. Начал с того, что человек произошел от обезьяны, а кончил... Черт знает где кончил!..
- Нет, Прохор Николаевич, - успокоил его тралмейстер. - Я не собьюсь. Я теперь по бумажке буду шпарить...
Совещание началось.
Григорий Платов от имени команды своего корабля сказал примерно следующее:
- Годовой план флотилия выполнила. Одни траулеры рассчитались с государством, другие еще сдают рыбу. Но дело не в этом... Мины, подлодки, бомбежки - все это верно; трал на ощупь вытягиваешь - спички на палубе ночью зажечь нельзя. Но ведь море-то не расстрелять никакими снарядами, а треску за колючую проволоку не посадить... Так вот, товарищи, я призываю команды траулеров бороться за приближение к довоенным урожаям. Мы, матросы "Аскольда", вызываем на соревнование всю флотилию и даем обязательство: выловить к концу года еще десять тысяч центнеров рыбы!..
Сидевший рядом с Рябининым капитан "Рюрика", Павел Алферович Максимов, шепнул с дружеской откровенностью:
- Ну, уж это ты, Прохор, загнул! Десять тысяч, когда до конца года раз плюнуть осталось...
- Ничего, - прогудел в ответ Рябинин, - по-малому бить - только кулак отобьешь.
Неожиданно Прохор Николаевич увидел жену. Она стояла у стены среди аскольдовцев и, заметив, что муж смотрит в ее сторону, помахала ему рукой. "Приехала, вот и хорошо", - радостно подумал он.
А по рядам, мелькая над головами людей, уже шла записка. Пролетев от первого ряда по воздуху, она упала на стол президиума - прямо перед капитаном "Аскольда".
- Вам, - шепнули Рябинину, и он подумал, что это, наверное, от жены.
Но на маленьком листке, вырванном из блокнота (такого блокнота у Ирины нет), было написано: "Прошу выйти в коридор. Вы нужны".
Капитан "Аскольда" встал. В какой-то момент он увидел среди множества смотревших на него лиц взволнованное лицо жены. Ирина Павловна пожимала плечами, как бы спрашивая: "Что случилось?"
В темном коридоре высокий флотский офицер смотрел в окно. Услышав скрип двери, он быстро повернулся.
- Товарищ Рябинин?
- Да, я Рябинин.
Офицер приложил руку к фуражке:
- Контр-адмирал Сайманов просит вас быть у главного капитана флотилии Дементьева.
- Да-а... Но совещание...
- Дементьев ждет вас тоже.
- Добро, - ответил Рябинин.
У подъезда стоял маленький горбатый "виллис". Они сели в кабину, и шофер, захлопнув дверцу, взялся за руль. Подскакивая на ухабах, "виллис" с разгона влетел в извилистые переулки. Узкие щели фар выхватывали из тьмы углы зданий, решетки палисадников, голые деревья на бульваре.
Держась за сиденье, Рябинин спросил:
- Вы не знаете, зачем меня вызывают?
Адъютант ничего не ответил.
"Виллис" остановился у здания управления флотилии. И хотя Прохор Николаевич понимал, что сейчас в его службе произойдет какое-то большое изменение (иначе бы его не вызвали в неурочное время), он оставался по-прежнему невозмутимым и спокойным. Три десятка лет из сорока двух, проведенные в постоянной борьбе с океанской стихией, приучили его относиться ко всем неожиданностям стойко и осмотрительно.