— Я могу посмотреть её память? – в хриплом стоне я не узнала своего голоса и не смогла разобрать слов, но Максим согласно кивнул:
— Да, когда мы вернёмся в гостиницу, – примирительно сказал Мудров и аккуратно поцеловал меня в макушку. – Справимся, Кир, справимся...
Я кивнула. Эмоций не осталось.
— Какая у неё руна?
— Вуньё, – как можно спокойнее ответил Мудров, будто бы стараясь передать своим голосом поддержку и тепло.
Наступило опустошение, сравнимое с поглощающей пустотой. Нет ничего: чувств, эмоций, переживаний, стремлений. Внутри больше нет наполнения и жизни, лишь бескрайняя пелена безразличия ко всему.
И в первую очередь к жизни.
***
В гостинице, ставшей нашим временным оплотом спокойствия, всё было как-то по-мёртвому тихо. Около входа нас всех встретил Артём. Он о чём-то тихо говорил с Павлом и Михаилом. Заметив нас, Тёмка как-то странно улыбнулся мне, а потом отвёл взгляд.
— Что это с ним? – удивился Андрей, идя рядом со мной.
— Наверное, переживает за Анютку и Алису Сергеевну, – пожал плечами Максим, украдкой взглянув на меня.
Мы оба знали, где он был. И что он видел. Но он молчал, как молчала и я, погружённая в свои мысли и переживания.
Всё слишком неправильно. Не нормально. Торопливо. Ядвига была права, Эйлифт сорвался с цепи, он чувствовал приближение собственного триумфа.
— Ну как там, Макс? – по-свойски спросил Михаил. – Нашли что-нибудь для нашей провидицы Яды?
— Только кошмарный труп, – откликнулся оперативник, избегая смотреть на Артёма. А Бронин и не собирался вступать в разговор. Но что-то в его мимике изменилось, и он выдохнул:
— Все сгорели. Все три девчонки до... этих... сгорели, – он хмыкнул и тяжело облокотился о стену позади себя. – Это... пока что всё.
— Мда, а у нас нет новостей. Ядвига, правда, попросила принести ей все фотографии с прошлых лет. Сотрудников, наградные какие-то фотки. Рявкнула, чтобы хоть в даркнете искали, – поделился Павел. – Фурия Сенсумная, блин.
— Ну ты бы помягче, Паш, – одёрнул его Максим. – Яда не виновата, что такая.
— Да, – он согласно кивнул, – просто, Макс, пугает она меня. Смотрит белыми глазами, видит всё. Бр. Она когда сказала, чтобы мы все отдыхали и не мешали ей, я думал поседею от страха. Не забота, а угроза чертова.
— Значит, следуем совету Ядушки и идём отдыхать, – примирительно и настойчиво сказал Максим.
Паша кивнул и поспешил зайти в гостиницу, за ним прошёл и Андрей с Михаилом. Мы с Артёмом лишь переглянулись и пошли следом. Мирская и Шорохов направились в бар, Артём куда-то в нижние номера, а мы с Максимом пошли наверх.
Зайдя в соседний от Яды номер, я села на кровать и тупо уставилась под ноги.
— Макс, мы же справимся, да? – мне хотелось просто услышать, что всё будет в порядке. Нам хватит сил сдержать тварь Сенсума.
— Да, Кир, справимся, – Мудров тихо присел рядом и приобнял меня за плечи, прижимая к себе и позволяя описаться на свою грудь. – Справимся, я тебя не оставлю одну разбираться со всем этим. Эйлифт тебя отметил, как свою жертву, но это ещё не завершение ритуалы.
— Спасибо, – я улыбнулась и подняла голову.
В глазах Максима была видна тень усталости, но всё же тепло и забота были сильнее. Потянувшись к оперативнику, я аккуратно коснулась его губ своими губами и мягко поцеловала. Мудров ответил на поцелуй и нежно прижал меня к себе, пересадив на колени.
Мне казалось, что происходящее естественно и правильно. В этом поцелуе не было пошлости или животной страсти. Но было что-то бережное и нежное, робкое и чудесное.
— Останешься со мной, пока я не усну? – тихо спросила я, когда поцелуй закончился.
Максим с улыбкой кивнул и прижал мою голову к своему плечу:
— Мы справимся, Кир, справимся. Я буду рядом.
Глава 17
За окном бушевал непривычно яростный ветер, а в комнате становилось холоднее и холоднее. Я прижалась ближе к Максиму, стремясь согреться. Мудров обнял меня и поцеловал в макушку, после чего вновь провалился в сон. Его мерное сердцебиение успокаивало и меня, позволяя отдохнуть ещё немного.
Я не знала, сколько мы проспали, но разбудили нас с Максимом встревоженные голоса и шаги, слышимые через ватный сон. Мне было тяжело открыть глаза. Веки, налитые свинцом, болели настолько, что просто хотелось зажмурить глаза и никогда не открывать. Тело не слушалось меня, словно оно было не моим, чужим. Сквозь гул в голове до моего сознания доносились лишь обрывки фраз: «труп», «больше 20 лет назад», «медиум», «синий», «ансуз».