А еще Виталий знал, что Жаклина немножко влюблена в него: всегда при нем заливается краской и сразу же хорошеет.
Увидев Виталия, она чуть было не убежала с трибуны, но кое-как овладела собой и дрожащим голосом продолжала:
«А ничего, — подумал Виталий, — несмотря, как говорят, на отдельные недочеты. Конечно, «пою» и «храню» — не роскошная рифма, но главное — искренне».
Кошкин декламировал в своем стиле. Его опус кончался так:
Виталий сделал каменное лицо, и Женя успокоенно отвернулась от него. А вот с прозой произошел небольшой конфуз. Шофер из автотранспортного цеха принес новеллу. Никто не успел ее прочитать — кружок парень раньше не посещал. Первую же фразу присутствующие встретили дружным хохотом:
«…Партизанский отряд имени Хо Ши Мина пробирался на лыжах сквозь дремучие джунгли»…
— Вот опять мы в трамвае! Просто ужас, если подумать, сколько времени мы тратим на трамвай!
— Это, Женчичек (Виталий тоже теперь иногда называл ее, как Борис), зависит от того, как смотреть на вещи. Ведь можно сказать совсем иначе: «Вот и опять мы в трамвае. Опять вместе. Как это замечательно — мы так долго будем ехать с тобой в трамвае!» Садись. Вон есть место.
— Не хочу. Помнишь, мы так же держались с тобой за один поручень. Это было перед тем…
— Как купить Диме электробритву!
— Эх, ты! Перед тем, как ты сказал, что любишь меня!
— С того времени я обожаю электробритвы, хотя бреюсь обычной… Смотри, уже площадь Руднева. Ты сейчас очень красивая.
— А ты всегда красивый. В тебя все девчата влюблены. И эта Жаклина, что читала сегодня стихи… Думаешь, я не заметила, как она покраснела, когда тебя увидела? Она, кажется, электрик у вас в цехе?
— Да. Толковая девчонка. А я не знал, что она пишет стихи.
— А если бы знал, влюбился бы?
— Чудачка! Разве могу я отвечать всем на их чувства?
— Ого! Да ты у меня хвастунишка! К сожалению, ты не преувеличиваешь… Не представляю себе девчонку, которой ты бы не понравился. Ничего не поделаешь: счастливое единство содержания и формы.
— Хватит тебе!
— Нет, я серьезно. Даже твои хлопцы… ну, те, что из твоей бригады… Они тоже все в тебя влюблены.
— Какие глупости! Просто я кое в чем разбираюсь лучше, чем они. И годами постарше. Что ни говори, демобилизованный воин.
— Я наблюдала, какими глазами смотрел на тебя Жора, когда ты рассказывал что-то об армии, о том, как ваша часть спасала рыбацкую деревню во время наводнения…
— Здравствуйте! Так это же вся часть, а не я.
— Не кокетничай, пожалуйста. Кокетничать скромностью — худшая нескромность.
— Ну хорошо. Пусть будет по-твоему: все живущее на нашей планете пребывает в постоянном состоянии влюбленности в меня, испытывая авансом чувство ревности к марсианам.
— А Юлик, тот Юлик Турбай, которому ты объяснял что-то на чертеже? Он бросится за тебя в огонь и воду… Что же тогда говорить о девчатах?
— Еще слово на эту тему, и я перехожу в контратаку.
— Я абсолютно спокойна. Моя незаметная внешность спасет меня от подобных атак.
— Ты уверена? Так знай: этот самый Юлик Турбай при двух свидетелях заявил, что за всю свою жизнь (а прожил он на свете целых девятнадцать лет!) не видел таких глаз, как у тебя.
— Э-э! Если уж начинают говорить комплименты по адресу отдельных деталей…
— Глаза — это не деталь. Это ключ к человеку! Знаешь, какие у тебя глаза, когда ты слушаешь своих кружковцев?
— Знаю. Испуганные.
— Немножко есть. Но это не главное. Они трогательно нежны и с примесью чувства ответственности. Как у положительной героини из фильма производства Киевской киностудии.
— Ты не можешь без шпильки. А я и уши развесила!