…И Наукан был завешен туманом. Я все-таки немного сбился, придерживаясь своей горы, вышел левее станции, к скалистому обрыву, на котором белела выбитая каменистая тропа, ведущая к птичьему базару. Совсем по-иному, не похоже на ветер в тундре, на речки в распадках, — как-то успокоительно шумел в проливе прибой. Я пошел вдоль пропасти и, хотя прилежно всматривался и ждал, тем не менее вздрогнул, — таким невероятно громадным призраком нависла вдруг надо мной башня маяка… Через несколько минут я входил в станционный домик. Мне рассказывали, что в нем уже несколько лет никто не живет, — маяк в урочные часы зажигается и гаснет автоматически, — однако я не ожидал найти дом в таком плачевном состоянии. Не удивительны были сырость и затхлый запах, они поселяются здесь и через неделю, если не топить, — но какой-то хлам и сор в комнатах, разломанная мебель… Подвал, где помещалась котельная, был, как бассейн, до краев заполнен темной неподвижной водой. В ванной комнате — обломанные, покривившиеся трубы. В коридорчике, под дверною притолокой, сохранилась железная перекладина — она служила турником, и на нее же вешали небольшой экран, когда крутили фильмы… И на стеклянных створчатых дверях кают-компании еще лепилась одна-единственная бумажная снежинка — должно быть, от последней здесь встречи Нового года… Я поразился малым размерам кают-компании, мне помнилось, что она гораздо просторнее. Вон там, в углу, находился шкаф с журналами и книгами, — имелась, кажется, даже монография о постимпрессионизме… На окошке, выходящем на пролив. — оно тоже почему-то вспоминалось очень широким и светлым, — каждым летом начинали вызревать огурцы. Посередине стоял длинный стол, мы сидели за столом… Негромко звучала музыка, и весь уют и тепло этого дома, и гостеприимство немногих его обитателей ощущались с тем большей силой, что за окнами в это время была темень ненасытной осенней ночи, снизу, с пролива, доносился грохот волн. Или над Науканом висела огромная, низкая, по-зимнему чрезмерно яркая луна, у берега голубели торосы, искрились наметенные вровень с домом сугробы, ледяной коркой отливали склоны сопок, и прямо физически воспринималось, когда выходил постоять на крыльце, очень зримо представлялось в этой тишине, какое великое, стылое и безжизненное пространство отделяет тебя от иного мира… Но — как уже было сказано: «Где вы, снега былых времен?!» Я скинул рюкзак и мысленно поприветствовал тех, кто некогда встречал меня в этом доме.