- Ты ведь… ты пришёл сказать… что… что мне дают ещё шанс… так ведь?.. что я могу продолжить… её смерть ничего не значит… я создам ещё более значительный образ… ещё более грязный… ещё боле продаваемый…
- Нет, Бенджамин, - перебил его спокойный голос Дедала, - им не нужен ещё один шанс. Это был твой максимум. Даже если что-то было недостаточно, ты всё сделал так, как считал нужным.
- Но ведь!.. они… они мне дали понять, что она мой лучший образ… мой самый талантливый проект… я ведь способен повторить… и даже… даже превзойти себя… - запинаясь, лепетал Розенберг.
- Именно потому, что она была твоим самым успешным проектом, - говоря это, молодой человек стал медленно двигаться к бородатому мужчине, - именно потому, что воздействие её образа на социум составляло высокий процент. Именно потому, что её слова и поступки внедрялись миллионам особям в память, и оседали там. Именно поэтому, в тебе более нет надобности.
Липкий зловонный пот струился по крупному телу толстого продюсера. Голова его кружилась, лицо попеременно то зеленело, то желтело. Обессилев, он повалился в кресло.
- Но я!.. я же могу!.. я же столько сделал!.. могу сделать!.. столько могу сделать!.. – восклицал он с надрывом в голосе, в забытье, сжимая руками голову.
Дедал дошёл к нему, и остановился в метре от кресла, бесстрастно наблюдая агонию испуганного честолюбца. Гримаса неприкрытого животного ужаса исказила твердые самодовольные черты физиономии Розенберга. Он рвал на себе волосы, скрежетал зубами, выл как хитрая безобразная гадина, почуявшая зов могилы. Вдруг он вскочил, а затем бросился на колени, припав к ногам молодого человека. Лобзая и щедро поливая слюной его обувь, Розенберг молил:
- Прошу тебя Дедал!.. прошу, переубеди их… ты столько лет мне помогал… столько лет был моей правой рукой… ты же можешь… пощади меня… я не готов… я не готов…
Бесстрастное выражение лица молодого человека не менялось, не один мускул не дрогнул на этом восковом лице. Он присел на корточки, и, взяв хныкающего толстяка под локоть, немного приподнял. Заглядывая, в красные слезящиеся, безумные от отчаяния, глаза бородатого мужчины, криэйтор улыбнулся и проговорил:
- Послушай меня, Бенджамин. Мышление есть подсознательное стремление к разрушению, мысль несёт дисгармонию в себе. Повторяй за мной: хаос есть мысль…
- хаос… есть мысль… - запинаясь, растерянно повторил Розенберг.
- …мысль есть разрушение. – Закончил Дедал.
- мысль есть разрушение… - договаривая последнее слово, толстый продюсер ощутил, как острое лезвие молниеносно проскользнуло чрез его горло, разрезав кожу, кадык и артерии.
Бородатый мужчина больше не мог произнести ни слова, кровь хлынула из его смертельной раны. Он завалился набок и захрипел, словно подрезанный кабан, выпучив на парня глаза. Дедал поднялся, достал из кармана жилета белый носовой платок. Протерев им, лезвие ножа, и спрятав холодное оружие за пояс, он спокойно произнёс: “Прощайте, мистер Розенберг”. Тихой поступью молодой человек вышел из кабинета, закрыв за собой дверь. Грудастая секретарша сидела за столиком в приёмной, и, держа в руках небольшое зеркальце, замазывала тональной основой ушибленное место.
- Бен Розенберг? – спросила она, переводя глаза на Фримера.
- Его больше нет с нами, Эйприл. Тебе придётся подыскать нам другого работодателя. – Ответил ровно криэйтор.
- Как скажите, мистер Фример. Я извещу вас о кандидатуре, которую утвердят нам сверху. – Защебетала смазливая блондинка. – До скорого свидания.
Дедал кивнул в знак одобрения, и молча, прошёл к лифту. Зайдя в лифт, он нажал кнопку с цифрой один. Повернувшись к зеркалу, висящему на стене, молодой человек поправил шляпу, и произнёс:
Океаном внутри пустоты,
Пустотой внутри океана;