Некоторое время шрайя и императрица шли молча. Они забрели в Аппараторий, где располагались жилые помещения старших чиновников дворца. Залы здесь были не такие просторные, зеркально отполированный мрамор сменился более дешевыми каменными плитами. Многие двери были приотворены, и из-за них доносились звуки безыскусной и спокойной жизни. Нянька пела колыбельную ребенку. Матери сплетничали. Те немногие люди, что встретились им в зале, буквально разинули рот, прежде чем броситься лицом на землю. Одна мамаша остервенело дернула за собой на пол рядом с собой сынишку, мальчика с оливковой кожей, года на два-три младше близнецов. Эсменет услышала его плач, скорее, утробой, нежели ушами, как ей показалось.
Она остановила Майтанета, схватив его за руку.
— Что, Эсми?
— Скажи мне, Майта, — неуверенно проговорила она. — Когда… — она закусила губу, — когда ты… смотришь… мне в лицо, что ты видишь?
Мягкая улыбка пошевелила косички его бороды.
— Так далеко и глубоко, как мой брат, я не вижу.
Дуниане. Все постоянно возвращалось к этому железному слитку смыслов. У Майтанета, у ее детей, у всех ее близких была часть дунианской крови. Все в большей или меньшей степени смотрели всевидящими глазами ее мужа. На секунду она мысленно увидела Ахкеймиона двадцать лет назад, когда он стоял, а позади него небо было исполосовано тысячами дымов. «Ты же ни о чем не думаешь! Ты видишь только свою любовь к нему. Ты не думаешь о том, что он видит, когда смотрит на тебя…»
В следующую секунду Ахкеймион исчез вместе со своими еретическими речами.
— Я не об этом спрашивала, — сказала она, очнувшись.
— Тоску… — сказал Майтанет, ощупывая ее лицо теплым понимающим взглядом. Он заключил ее маленькие, слабые ладони в свои, как в прочную клетку. — Я вижу тоску и неведение. Беспокойство о твоей перворожденной, Мимаре. Стыд… стыд за то, что ты начала бояться своих детей больше, чем боишься за них. Так много всего происходит, Эсми, и здесь, и далеко отсюда… Ты боишься, что тебе не под силу задача, которую возложил на тебя мой брат.
— А другие? — услышала она свой голос. — Другие тоже это видят?
«Дуниане, — подумала она. — Дунианская кровь».
Шрайя ободрительно сжал ей руку.
— Некоторые, наверное, чувствуют, но смутно. У них, конечно, есть свои предубеждения, но их властелин и спаситель избрал дорогой к их спасению тебя. Мой брат выстроил крепкий дом и вручил его тебе. Я не знаю, стоит ли мне это говорить, но у тебя правда нет причины бояться, Эсми.
— Почему?
— Потому же, почему не боюсь и я. Тебя избрал аспект-император.
Дунианин. Тебя избрал дунианин.
— Я не о том. Почему не знаешь, стоит ли говорить?
Взгляд у него затуманился в раздумье, затем снова обратился на нее.
— Если я вижу твой страх, то и он его тоже видел. А если он его видел, он считает его силой.
Она тщетно старалась прогнать слезы. Лицо Майтанета расплылось и искривилось, так что он стал казаться непонятным хищным существом. Чередованием текучих теней.
— Ты хочешь сказать, он выбрал меня потому, что я слаба?
Шрайя Тысячи Храмов невозмутимо покачал головой.
— Разве человек, который спасается бегством, чтобы снова сражаться, — слаб? Страх — это не сила и не слабость, пока в силу или слабость его не превратили обстоятельства.
— Тогда почему он сам мне этого не говорит?
— Потому, Эсми, — сказал шрайя, возобновляя путь и увлекая ее за собой, — что порой незнание — это самая большая сила.
Чтобы нечто казалось чудом, надо, чтобы в него не вполне верилось.
На следующее утро Эсменет проснулась с мыслью о детях, не об орудиях власти в которые они превратились, но как об обычных малышах. Она избегала вспоминать о первых годах своего материнства, столь безжалостен был Келлхус в стремлении продолжить свой род. Семерых детей зачала она от своего мужа, и шесть из них выжили. Прибавить к этому Мимару, ее дочь из предыдущей жизни, и Моэнгхуса, сына, которого она унаследовала от первой жены Келлхуса, Серве, — и получается, что она мать восьмерых…
Восьмерых!
Эта мысль не прекращала удивлять и смущать ее — раньше она не сомневалась, что проживет и умрет бесплодной.
Кайютас был первым и родился почти одновременно с Моэнгхусом, и они двое воспитывались как братья-близнецы. Она родила его в Шайме на Священном Ютеруме, откуда за две тысячи лет до этого вознесся на небеса Последний Пророк Айнри Сейен. Кайютас был настолько прекрасен, и телом, и нравом, что предводители Священной войны рыдали, видя его. Прекрасный, как жемчужина, так говорила себе она, вбирающий в себя мрачный хаос мира и отражающий лишь незамутненный ясный свет. Гладкая жемчужина, так что никакие пальцы не могут схватить ее.