Именно Кайютас научил ее, что любовь — это несовершенство. Да и как могло быть иначе, когда он был столь совершенен и не чувствовал любви? У нее разрывалось сердце, даже когда она просто держала его на руках.
Телиопа появилась второй, она родилась в Ненсифоне, пока Келлхус вел первую из многочисленных войн против одурманенных царей Нильнамеша. Как могла Эсменет после Кайютаса не надеяться вопреки самой надежде? Как могла она не сжимать в руках новорожденного младенца, моля богов: дайте мне хоть одного ребенка с человеческим сердцем? Но ручки и ножки ее дочери были еще влажными от околоплодных вод, а Эсменет уже знала, что родила еще одного… Еще одного ребенка, который не умеет любить. Келлхус был на войне, и она впала в какую-то бездонную меланхолию, от которой у нее стали появляться мысли о самоубийстве. Если бы не приемный сын, маленький Моэнгхус, все могло бы закончиться прямо тогда — этот причудливый горячечный бред, в который превратилась ее жизнь. Ему она, по крайней мере, была нужна, пусть даже это был не родной ее ребенок.
Тогда-то она и начала привлекать все средства, все, что только можно, для поисков Мимары — которую она, под угрозой голодной смерти, много лет назад продала работорговцам. Она не забыла, как смотрела на Телиопу в кроватке, бледное и хилое подобие младенца, и думала, что если Келлхус не признает ее, не останется иного выбора, как…
Судьба и впрямь шлюха — доводить ее до таких мыслей.
Конечно, она почти сразу забеременела, словно ее чрево было негласной уступкой в сделке, которую она заключила со своим мужем. Серва, ее третий ребенок от Келлхуса, родилась в Каритусале, когда в воздухе еще веял запах заудуньянского завоевания — пахло копотью и смертью. Как и Кайютас, она казалась прекрасной, безупречной, и тем не менее, в отличие от него, способной любить. Какую радость она приносила! Но едва ей исполнилось три года, учителя поняли, что она обладает Даром Немногих. Невзирая на все угрозы Эсменет, несмотря на все ее мольбы, Келлхус отправил девочку — еще совсем малышку! — в Иотию, чтобы она воспитывалась среди ведьм Свайала.
Это решение причиняло Эсменет боль и не раз приводило ее к еретическим и непокорным мыслям. Потеряв Серву, Эсменет узнала, что поклонение не только может пережить потерю любви, в нем есть место и ненависти.
Затем появился безымянный, с восемью руками и лишенный глаз, первый из родившихся на Андиаминских Высотах. Роды были тяжелыми, даже с угрозой жизни. Впоследствии она узнала, что жрецы-врачи утопили его, по нансурскому обычаю, в неразбавленном вине.
Затем появился еще один сын, Айнрилатас — и не было сомнений, что он умеет любить. Но у Эсменет развилось особое чутье, какое иногда появляется у матерей, которые рожают много детей. С самого начала она знала, что что-то не так, хотя суть своих недобрых предчувствий определить не могла. Но к концу второго года его жизни нянькам все стало понятно. Айнрилатасу было три года, когда он впервые начал произносить вслух мелкие предательские мысли, которые обитали в душе окружающих. Весь двор был в ужасе от него. К пяти годам он умел находить такие откровенные и ранящие слова, от которых, Эсменет видела, бледнели и хватались за меч закаленные воины. Она запомнила навсегда один случай, когда она спела ему колыбельную, а он с понимающим выражением лица поднял на нее взгляд и сказал: «Мамочка, не надо ненавидеть себя за то, что ты ненавидишь меня. Ненавидь себя за то, кто ты есть». «Ненавидь себя за то, кто ты есть» — и это произнесено восторженным и нежным детским голоском. Когда ему исполнилось шесть, только Келлхус понимал его, не говоря уже о том, чтобы справляться с ним, а у него хватало времени лишь для общения мимоходом. Эсменет до сих пор каждый раз вздрагивала, вспоминая нечастые разговоры отца и сына. Потом Айнрилатас, который всегда балансировал на грани безумия, словно споткнулся и упал не с той стороны грани. Завеса полного безумия опустилась.
В это время она молилась о том, чтобы способность рожать у нее прошла, молила послать ей, как говорят нансурцы, «месеремта» — «сухой сезон». Но «вода Ятвер» продолжала течь, и Эсменет настолько боялась ложиться с Келлхусом, что вовсю искала ему замену себе, женщин природного ума, как и сама она. Но если его божественное семя для нее было ношей, которую она едва могла нести, то всех остальных эта ноша ломала. Из семнадцати наложниц, которых он оплодотворил, десять умерли родами, а остальные дали жизнь еще нескольким… безымянным. Всего тринадцать, всех утопили в вине.