Наконец одолели последнюю речушку, и земля пошла на подъем. Сейбл сказала, что они покидают современную монгольскую провинцию Архангай и пересекают горный массив Хангай. Позади местность словно сжималась, складывалась в сложный рисунок из лесов и долин, а за горами начинались бесконечные желтые травянистые степи.
Ближе к хребту начиналась гряда невысоких холмов и предгорий. Земля была усеяна острыми камнями, и впечатление создавалось такое, будто здесь соприкасалось много участков из разных эпох. Однако вскоре все увидели сложенную из камней пирамиду. Каким-то образом ей удалось пережить сдвиги времени. Когда войско проходило мимо, каждый воин добавил в груду камень. Николай понял, что к тому времени, когда мимо пройдут все воины, здесь воздвигнется настоящая гора.
Наконец спустились к степи. До самого горизонта тянулась плоская безлесная равнина, высокая трава расходилась рябью под ногами коней. Вокруг открывался огромный мир, и в сравнении с колоссальными просторами Центральной Азии меркли даже Чингисхан и его амбиции. У Николая стало чуть полегче на душе.
Между тем людей на пути войска не встречалось. Лишь изредка попадались круги, оставшиеся на земле от юрт, — призраки маленьких деревень. Степь тянулась бесконечно, люди всегда жили здесь так. Эти круглые шрамы могли оставить на земле гунны, монголы и даже казахи из коммунистических времен. А теперь все они могли уйти в совсем иную эпоху.
«Может быть, — думал Коля, — когда сотрутся последние следы цивилизаций, когда Земля будет забыта и останется только Мир, все станут кочевниками, брошенными в кромешную бездну судьбы человечества».
Но людей не было. Время от времени Чингис высылал вперед разведчиков, но они никого не находили.
А потом неожиданно прямо посреди степи обнаружился храм.
Вперед выслали отряд, которому было поручено осмотреть постройку. Йе-Лю включил в этот отряд Николая и Сейбл, надеясь, что их опыт и знания пригодятся.
Храм представлял собой небольшое строение, похожее на коробку. Высокие створки дверей были покрыты искусной резьбой и украшены львиными головами. В пасть львов были продеты кольца. Дверь выходила на крыльцо, обрамленное колоннами из полированного дерева. Козырек над входом украшали золотые черепа. Николай, Сейбл и несколько монголов осторожно приоткрыли двери и вошли внутрь. На низких столах посреди остатков трапезы лежали рукописные свитки. Стены были забраны деревянными панелями, воздух пропах благовониями. Создавалось отчетливое чувство отгороженности от мира.
Николай прошептал:
— Буддистский храм, как ты думаешь?
Сейбл спокойно ответила, не понижая голос:
— Да. Значит, хоть сколько-то их еще осталось. Трудно сказать, из какого времени этот храм. Буддисты — они ведь вне времени, как и кочевники.
— Не совсем так, — невесело возразил Коля. — В советское время были попытки истребить все буддистские храмы в Монголии. Так что этот, возможно, старше двадцатого века…
Из теней, сгустившихся в глубине храма, шурша одеждами, вышли двое. Монгольские воины мгновенно выхватили кинжалы, но один из советников Йе-Лю резким окриком остановил их.
Сначала Николай подумал, что это дети — такими маленькими и хрупкими выглядели эти люди. Но когда они приблизились, оказалось, что один из них действительно ребенок, а второй — старик. Старик, судя по всему, лама, был одет в красный атласный балахон и шлепанцы, в руке он держал янтарные четки. Он был необыкновенно худ. Руки, торчавшие из рукавов, походили на птичьи лапки. Рядом со стариком стоял мальчик не старше лет десяти, ростом со старика и почти такой же тощий. На нем тоже было надето что-то вроде красного балахона, но на ногах — к полному изумлению Коли — кроссовки! Лама худой рукой обнимал мальчика за плечо, но он был настолько хрупок, что даже ребенок не ощутил бы его веса.
Лама улыбнулся почти беззубым ртом и что-то произнес шелестящим голосом. Монголы попытались что-то ему ответить, но стало ясно, что разговора не получится.
Коля шепнул Сейбл:
— Посмотри на обувь мальчика. Может быть, это более современное место, чем мы думаем.
Сейбл проворчала:
— Обувь современная. Ничего не доказывает. Если эти двое застряли тут, мальчишка мог бродить по округе и подбирать, что попадется…
— Лама так стар… — прошептал Коля.
И верно: кожа у старика была тонка, как папиросная бумага. Усыпанная старческими пятнышками, она складками лежала на костях. Голубые глаза ламы так выцвели, что казались прозрачными. Он словно бы усыхал с возрастом, его тело будто бы испарялось.
— Да, — согласилась Сейбл. — Ему не меньше девяноста. Ник, но ты посмотри на них обоих получше. Забудь про пропасть во времени. Посмотри на глаза, на строение костей, на подбородок…
Коля присмотрелся внимательнее, жалея о том, что в храме так сумрачно. Форму черепа мальчика трудно было разглядеть под копной черных волос, но его лицо, его бледно-голубые глаза…
— Они похожи…
— Вот-вот, — сухо подтвердила Сейбл. — Ник, когда в такие места попадают, это навсегда. Сюда приходят послушниками лет в восемь-девять, остаются здесь — поют и молятся, а потом живут тут до девяноста лет — если проживешь так долго, конечно.
— Сейбл…
— Эти двое — один и тот же человек: юный послушник и престарелый лама, сведенные вместе капризом времени. И мальчик знает о том, что, когда он состарится, в один прекрасный день он увидит себя — ребенка, идущего по степи. — Она усмехнулась. — А они не удивлены этим, правда? Наверное, буддистская философия позволяет без особых натяжек воспринять такое чудо. В конце концов, ведь просто замкнулся круг, только и всего…
Монгольские воины усиленно искали добычу, но в храме не было ничего, кроме жалких остатков еды да предметов культа — молитвенных колес и свитков со священными текстами. Монголы решили убить монахов. Они готовились к этому без всяких эмоций, как к самому привычному делу. Коля набрался смелости и упросил советника Йе-Лю отменить казнь.
Оставив позади храм, погруженный в необъяснимую дремоту, войско продолжило путь.
27
Рыбоеды
Через три недели странствия вдоль побережья Персидского залива Евмен сообщил Бисезе и ее товарищам, что разведчики обнаружили обитаемую деревню.
Движимые любопытством и желанием отдохнуть от моря и поразмяться, Бисеза, Абдыкадыр, Джош, Редди и небольшой отряд британцев под командованием капрала Бэтсона присоединились к авангарду, двигавшемуся впереди растянувшегося на многие километры обоза. Все британцы и Бисеза с Абдыкадыром спрятали под одеждой огнестрельное оружие. Когда они сходили на берег, Кейси, все еще передвигавшийся на костылях, стоял на борту и с завистью провожал их взглядом.
До деревни нужно было целый день добираться пешком, и дорога была нелегкая. Первым стал жаловаться Редди, но вскоре начали страдать и все остальные. В непосредственной близости от берега тянулись солончаки и каменистые пустоши, на которых ничего не росло, но по мере удаления от моря начали попадаться песчаные дюны, идти по которым было трудно даже в отсутствие дождя. Когда же начинались ливни, балки между дюнами делались совершенно непроходимыми. А когда дождь прекращался, на людей налетали тучи оводов.
Часто попадались змеи. Никто из людей из девятнадцатого и двадцать первого века не мог признать, что это за змеи, но этому не стоило так уж сильно удивляться, поскольку эти рептилии, вполне вероятно, происходили из доисторических времен.
Бисеза присматривалась к неподвижно висящим в воздухе Очам, равнодушным к тому, над каким пейзажем они были размещены. А Очи словно бы бесстрастно следили за жалкими мучениями Бисезы.
К концу дня отряд добрался до деревни. Вместе с воинами-македонянами Бисеза и ее спутники вышли к краю отвесного обрыва. Деревня, стоявшая на берегу реки, производила жалкое и унылое впечатление. Круглые приземистые хижины стояли на каменистой земле. За деревней паслись на чахлой траве несколько тощих овец.