— Письмо нашли?
— Какое? — ошарашенно посмотрел на него Игорь. — Говори точнее.
— По идее, где-то здесь, на самом видном месте должно быть письмо, в котором убийца коротко сообщает свою автобиографию, место жительства, прилагает перечень перенесенных в детстве болезней и причины, по которым он решил убить журналистку и сразу же повеситься от раскаяния.
— Да, — согласился с ним Игорь Баркалов, — явный перебор. Банда обколотых аминазином олигофренов и то бы действовала в пять раз аккуратней.
К ним подошел старший криминалист майор Листопад и сообщил:
— Пальцев полно, как будто специально оставляли, на бутылке даже отпечатки мизинца есть, следы от обуви тоже четкие, волосы, видимо, «газета» сопротивлялась, предполагаемого убийцы также прилагаются. — Листопад был доволен уловом. — Постараюсь как можно быстрее все расшифровать, явно дилетанты работали, малолетки или дебилы.
— Паспорт, случайно, не нашли, или какие другие документы? — поинтересовался Басенок.
— Удостоверение журналиста, — кивнул головой Листопад и уточнил: — Трупа журналиста. Сиверцев! — крикнул он что-то раскладывающему на столе фотографу. — Документ дай сюда.
Фотограф принес удостоверение убитой, упакованное криминалистами в целлофановый пакет.
— Сунгоркин, — прочитал Игорь Баркалов сквозь пленку, — Свирид Иванович, экономический обозреватель газеты «Ночная газета». Это не баба, — меланхолично сообщил он Степе Басенку, — мужик.
— Ну да, — удивленно посмотрел на них Листопад, — а я разве не говорил вам об этом?
— Я думаю, — к ним подошел Эльмир Кречугин и прикурил от зажигалки свой «Казбек», — что смерть наступила не от травмы головы. У него характерное для передозировки героином западание языка, но это, конечно же, предварительный результат.
— Похоже, — почесал затылок Игорь Баркалов, — тут дебилами и не пахнет.
— Пахнет, — не согласился с ним Степа Басенок. — Еще как пахнет, тут шабаш дебилятины был, но вот работали, ты прав, профессионалы.
Николай Стромов обходил соседствующие с местом преступления квартиры, благо их было немного, и везде задавал один и тот же вопрос: «Что вам известно о происшествии?» Эта часть города была не просто старой, а исторически старой, дома смотрели фасадом на акации и каштаны улицы Греческой, позади них был крутой склон и вид на Азовское море. В доме, где снимала квартиро-комнату журналистка, Стромов еще не знал о странной половой метаморфозе потерпевшей, было всего четыре квартиры, и в каждой ему сообщили имена, фамилии, клички и «приблизительно вон в том доме живет» людей, посетивших журналистку вечером накануне убийства. Все названные пришли около восьми вечера и ушли чуть позже десяти.
— Женщина, — прямолинейно заявил Стромову плотного телосложения пятидесятилетний отставной прапорщик, — по-моему, мужик. Были у нее четверо пацанов, от двадцати до тридцатника возрастом. Пришли тихо в 20.45 и ушли тихо в 22.32 минуты. Больше никого, я бы заметил. А они все поблизости живут.
Тело убитого увезли в морг, а Степа Басенок, Игорь Баркалов и только что подошедшие Николай Стромов и местный участковый Вениамин Моржаков остались в комнате. Моржаков оторвался от чтения составленного прапорщиком списка и бодро заявил:
— Прапорщик Боль — мой агент, так что можно идти и всех брать, я знаю этих негодяев, сволочи, еще поискать надо, мрази, жаль, что я их раньше нормальными людьми считал.
— Погоди, — перебил его Степа Басенок. — Кто такие?
— Бербер, — ткнул пальцем в список прапорщика Моржаков, — музыкант, на трубе в джазе когда-то лабал, сейчас женился и запил, в смысле алкоголем увлекся, Степик, автомеханик, свою мастерскую держит, тоже алкоголиком заделался после женитьбы. Суржик, этот хотя и молодой, но гад конченный, студент РИСИ (ростовский инженерно-строительный институт), Фелюга, браконьер, золотые руки, хороший мужик, а вот ведь, — удивился участковый, — сволочью оказался. — Я уже разучился людей понимать. Вроде сегодня и завтра хороший, а через месяц, глядишь, уже денег много, и сразу вопрос возникает, если он такой хороший и законопослушный, то откуда у него деньги? С людьми уже поговорить нельзя, все только о деньгах и думают. — Моржаков, зажав в кулаке список прапорщика, размахивал им, словно оратор на трибуне. — Что делать с этим будем?