Что там теперь? Это мне и предстоит выяснить. Главнейшей же задачей остаётся контакт с внеземными обитателями, контакт важный и плодотворный.
Когда мой аппарат уже оставил Землю позади, моя Совесть начала меня грызть:
– Откуда в тебе столько злобы и обиды? Откуда столько высокомерия? С чего ты решил, что из 7-8 миллиардов ни одна особь не оценила бы твоих стараний? С чего ты взял, что ты – сферическая истина в вакууме, а все остальные поголовно порочны?
– Пожалуй, неприязнь сия взаимна. Всё оттого, что люди видят во мне только плохое (словно ничего хорошего во мне нет); всё оттого, что люди подмечают только мои недостатки (словно никаких достоинств, качеств и талантов во мне нет). Или у меня на лице всё написано? Более же всего угнетает, что меня окружают весьма глупые, весьма простые люди. Они находят меня скучным и занудным, тогда как мне противен их образ жизни. Увы, это дикари. Признаться, мне даже не с кем сходить в театр, кино, музей, океанариум, планетарий или библиотеку – даже моих современников и таких же учёных больше влечёт ночной клуб со всеми вытекающими.
– Ты ведь эгоист!
– Не всегда хочется им быть. Хочется быть услышанным и понятым, хочется вести высокоинтеллектуальный диалог – с человеком, не с искусственным интеллектом.
Совесть промолчала, а я переключился на прослушивание музыки, дабы скоротать время – и сейчас в моих наушниках звучали звуки от NASA Space Sound Recordings, John Serrie и Fantasium Island.
«Лететь мне ещё очень долго, – подумал я, – полтора миллиарда километров; будет лучше, если я самого себя усыплю на некоторое время».
Что я, собственно и сделал: установил таймер (примерно зная время прибытия) и понизил температуру кабины своего шаттла.
Прошло около восьми лет прежде, чем мой космический корабль вошёл в верхние слои Сатурна. Замороженный в криокамере, я проснулся вовремя благодаря таймеру, точность (и громкость) которого не уступали астрономическим часам.
Очнувшись, я почему-то вспомнил конец своего последнего рабочего дня на Земле: я поднялся в обсерваторию из лаборатории и просто смотрел в телескоп. Вспомнил я и свой первый рабочий день, когда я просто сидел у монитора и отслеживал перемещение спутника. Или это был не я?
Роботоподобный, после стольких лет ожидания я ни капли не сожалел, ни секунды не скучал: окольцованная пылью и льдом, планета становилась всё больше и больше – с виду безжизненная, как и Марс; холодная, неприветливая, даже безразличная. Какого-то странного оттенка – «телесного» цвета, варьирующегося временами от матового и розового до бежевого и песчаного.
Мой летательный аппарат мягко и плавно приземлился в какую-то непонятную субстанцию.
Я выглянул в иллюминатор.
Что это? Болото – не болото; болото, в котором не тонут. Вода – не вода, земля – не земля... Странно.
Я выпустил зонд – который плюхнулся куда-то туда, вниз; с радостью, будто окунулся в постельное бельё после Lenor.
«Паутина, – мелькнуло у меня в голове, – Только она такая мягкая и упругая – но, вместе с тем, весьма прочная; поверхность Сатурна как паутина без «дырок» – сплошная, однородная масса, способная удержать целый шаттл без вреда для него».
Но разве Сатурн – не газообразный эллипсоид? Который, кстати, самый приплюснутый из всех других в системе.
Шаттл не поглотило, а вот зонд не вернулся – и сигналы от него перестали поступать на мой бортовой компьютер. Похоже, пора мне лично нанести визит...
Плотность поверхности Сатурна, которую мы ранее считали меньше плотности воды, оказалась своеобразной – выбравшись из шаттла, я увяз в «тине» – она не тянула меня вниз, но и не давала волю движениям, сковывая их. Странные, непонятные (и не самые приятные) впечатления. Что ж, сам виноват – меня сюда никто не приглашал.
Здесь, на Сатурне, было в разы холодней – костюм астронавта это не почувствовал, но приборы, датчики фиксируют абсолютно всё.
Я почти сразу же обнаружил остатки «Кассини», но перемещался я с трудом – если на Марсе я по собственным ощущениям был в два-три раза легче, то здесь я чувствовал себя, как Несси, разучившаяся плавать, или эта же самая Несси, но находящаяся одновременно в болоте, в Мёртвом море и в... Ртутной луже; вязкой и гадкой. «Шикарное» состояние...
Далее я стал свидетелем величайших полярных сияний – таких, какие не снились никому из землян!
Я вам скажу, что сильнейшая гроза на Земле – слабейшая на Сатурне; я вам скажу, что едва различимые чередующиеся светлые и тёмные полосы на этой планете вращаются в разные стороны.