– Долгая это история, господин мой! Из купецкого сословия я, и папаша мой, досточтимый Гуарази, скобяную лавку держал в Тмаа-Урлагайе. Это, коли не слышали, на востоке, близ Большого Жёлтого хребта. Городок не то чтобы совсем уж мелкий, но куда нам до столицы… Сам-то папаша родом из селян, да выбился в люди, в юные годы подался в город, сумел в лавку устроиться… сперва на побегушках, потом приказчиком… а там уж поднакопил деньжат и свою лавочку открыл. Скобяной товар – он ведь хоть и не даёт такую скорую прибыль, как, скажем, запустынные шелка или южные пряности, а всё же доход постоянный, ибо людям завсегда нужны и гвозди, и топоры, и пилы, и подковы, и замки, и всякая такая прочая утварь. Тем более что городок-то растёт, ибо поблизости восточный тракт, купцы в Запустынье ездят. Вот… Так что как у папаши торговля наладилась, он и женился на матушке моей, досточтимой Сиитайи. Была она дочерью старшины ткацкого цеха, и долго её отец, а мой, стало быть, дед, досточтимый Миахири, сомневался, достойная ли ей пара мой папаша. Но всё же дал согласие, и через год уже я родился, а после меня сестрёнка моя, Тааламайи, потом двое братишек-близняшек, Хадиру и Мисухари.
Я перевёл дыхание, губы облизнул. Надо ж языку чуток роздыха дать. Даже у меня язык и то не железный.
– Пока я слышу историю вполне счастливой жизни, – заметил из-за стола господин Алаглани. – Что же дальше приключилось?
– А дальше, господин мой, приключилась беда. И не одна, потому что в народе верно говорят: одна беда за собой семь горчайших тягает. Поначалу папаша мой решил, что расширять надо дело, что на одних топорах да пилах доход плоховато растёт. И решил вложиться в запустынные шелка, благо что торговые караваны как раз через нашу Тмаа-Урлагайю ходят. Свёл знакомство с одним купцом, и чуть ли не все накопления свои тому дал, на закупку, стало быть, тех шелков. А с другим договорился, что оптом продаст. И всё бы так получилось, кабы не разбойники. Ограбили они тот караван, подчистую всё выгребли и всех порезали. Папашин знакомый один лишь и спасся, притащился в город чуть не голышом, ободранный, голова разбитая. Это, значит, первая беда. А вторая пострашнее вышла – пожар. Полгода спустя после того, как наши денежки гикнулись. Причём сразу загорелись и дом, и лавка. Сестричка моя Тааламайи померла, в дыму задохнулась. Остальные спаслись, да всё начисто выгорело. И подозревал папаша, что не вдруг пожар приключился, а происки то купца Гидарайхи, который в городе всю торговлю под себя подмять вздумал и уже не раз папаше предлагал продать лавку. Ну подозревать-то подозревал, а как докажешь? Да коли и докажешь – что толку? Гидарайхи и с судьёй дружен, и с начальником городской стражи… Так что оказались мы на улице, голые да босые.
Я вновь замолчал и уставился на босые свои ноги. Такие истории нельзя на одном дыхании рассказывать. Уж больно жалостливые они, а стало быть, надо дать место печали.
– Я так полагаю, вторая беда не оказалась последней? – поинтересовался господин Алаглани, и если крылась в сердце его жалость, то очень уж глубоко пряталась. Потому что голос был спокоен и деловит. Таким голосом, небось, он у больных спрашивает: «Ну, где болит? Обнажайтесь, почтеннейший, показывайте ваш чирей».
– Верно полагаете, господин мой, – склонил я голову. – Совсем уж без еды и без крыши над головой мы не остались, приютил нас дедушка Миахири, но дать папаше заём на новый дом и новую лавку отказался. Недолюбливал он папашу, и так решил: кормить я вас из милости буду, но за то, зятёк, будешь ткацким делом заниматься, под моей рукой. То есть из вольного купца пришлось папаше в простые работники опуститься. Но это ещё не третья беда, а так, предбедье. Третья беда позже приключилась, когда пришло время подать платить в державную казну. При Новом-то Порядке подать даже поболе, чем раньше. И ведь берут как с купца, а не как с работника! По бумагам-то выходило, что папаша всё ещё купец и торговля у него обширная. Бумаги-то, сами, небось, знаете, раз в пять лет обновляются. Ну, кинулся папаша туда, кинулся сюда – так всё оставшееся наше серебро только на подарки чиновникам и ушло, но как вода в песок, без толку то есть. За папашей в казну долг огромный, а чем платить? Имущества более никакого, дедушка Миахири сказал, что нет у него таких денег… А по закону, сами знаете, если нечем должнику платить, то забирают и его, и всю его семью на вечные работы. Раньше-то в рабство продавали, и это ещё серединка на половинку выходило – кому достанешься, как судьба повернётся. А при Новом Порядке один только расклад – на рудники. Хоть и не надевают там рабского ошейника и не выжигают клейма, а чем лучше ножные кандалы? Так что повязали всех нас – и папашу с матушкой, и меня, и братишек, и под стражей повезли на юг, там казенные медные рудники.