В дверь позвонили. Мать заворковала в прихожей, приглашая визажиста в зал. Пришлось смывать и заново накладывать макияж два раза, прежде чем мать, наконец, осталась довольна. Время поджимало. Внизу посигналили. Вадим выглянул с балкона.
Из трех наряженных лентами машин повылезали их с Никой бывшие одноклассники. Они были уже пьяны. Девушки поминутно взрывались хохотом. Свидетель со стороны Вадима, Кирилл, выходя из машины, зацепился ногой за подножку и едва не шлепнулся в сугроб. Это вызвало такое веселье, что девушки наклонялись от смеха, держась за животы. Вся эта гомонящая толпа поднялась на их третий этаж, подхватила Вадима с матерью, не разобравшись, прихватила визажиста, и ввалилась в квартиру невесты. Традиция обязывала провести несколько конкурсов для выкупа невесты.
К гостям вышла нарумяненная мать Ники и с задором первой подала реплику.
Ника мужественно перенесла эту разнузданную вакханалию, все расселись в машины и отправились в ЗАГС. Пока Ника с Вадимом обменивались кольцами, их фотографировали со всех сторон.
Потом был ужин в кафетерии. Официально проносить спиртное в кафетерий было запрещено, поэтому первые несколько бутылок были выкуплены и стояли на столе с закусками. Гости смели всё со столов в первые же полчаса. Тамаде дали знак, и пока тамада отвлекал гостей конкурсами, отец Ники разлил по стаканам тайком принесенный самогон.
Через пару часов уже не стеснялись. Бутыли с самогоном стояли на столе, разгоряченные гости, съев горячее, затеяли танцы, отодвинув пару столов к стене.
Нику и Вадима целовали сальными губами и желали счастья, а также давали пьяные напутствия и наставления.
Когда мы наконец остались одни, было уже начало третьего ночи. Мать Вадима украсила комнату электрическими фонариками. Вадим помог мне стянуть платье и отколоть фату. Я устроилась рядом с ним, прижавшись всем телом и закинув ногу.
— Завтра? — спросила я.
— Послезавтра, — ответил Вадим, — завтра выспимся и соберем вещи. Я нашел квартиру в аренду, не так уж и дорого. Можно будет сразу заселиться, не перекантовываться в гостинице.
— Нужно завтра утром сообщить родителям.
— Это испытание похуже свадьбы.
— Это испытание — последнее.
— Да. Они вряд ли поймут. Но выбора нет. Я здесь сопьюсь, как отец.
— А я буду тебя пилить, как мама папу.
— Они так и не заметили?
— Сделали вид, что не заметили. Тихонько предупреждают окружающих, чтобы не обращали внимание.
Четыре месяца назад я перестала говорить. Мы с Вадимом поспорили, как отреагируют мои родители. Я говорила: повезут в город показывать врачам. Вадим говорил: сделают вид, что ничего не произошло. Вадим оказался прав. Они пытались меня разговорить около недели, затем махнули рукой и предупредили всех знакомых и родственников, чтобы не ждали от меня ответов.
Люди привыкают ко всему. У поколения наших с Вадимом родителей, которые притворялись хозяевами жизни, очень высокая адаптивность. Если что-то случается, они быстро свыкаются. И пьют. Если завтра волки из леса зайдут в поселок и заговорят на человеческом языке, удивление жителей поселка продлится не более часа. Привыкнут и воспримут как должное. Непробиваемые. Ничем их не проймешь. Но скандала завтра не избежать. Переезд в город расценивается местными чуть ли не как предательство.
Мать Вадима ударилась в слезы:
— Оставишь мать одну? Это в мои-то годы?
— Я буду навещать.
— Навестишь могилку, уж наплачешься. Когда сердце матери не вынесет горя, которое ты причинил. Наплачешься! Да поздно будет!
Она уронила голову на руки и долго что-то еще говорила сквозь всхлипывания.
Мать Ники застыла с поварешкой в руках:
— Слыхал! — крикнула она на всю квартиру, призывая отца.
Тот притопал на кухню без промедления, уловив в голосе жены панические нотки.
— Увозит в город, — плаксиво кивнула на Вадима мать Ники, — завтра собрались.
— Ну ты чего хоть? — с недоумением посмотрел на Вадима отец Ники, — здесь выросли, здесь и помирать. А в городе чего?
Мать Вадима, увязавшаяся за Вадимом с Никой, снова уронила голову на руки и неудержимо разрыдалась.