— Ну-ну… — Пан продолжал разглядывать Василия. — Лучше говори сразу: наследили?..
— Никак нет! — неожиданно для себя по-военному ответил Василий.
— Значит, и оснований паниковать нет. Или есть?
— Я же сказал — оба дела ушли в Москву и…
— Я понял! — оборвал его хозяин. И, резко поднявшись из кресла, задумчиво прошелся по холлу. Потом замер где-то за спиной Шмелева, который с огромным трудом подавил в себе желание оглянуться и вместо этого мрачно уставился на огонь.
— Значит, телефонам, в том числе мобильным, мы больше не доверяем… — Панченко вновь оказался в поле его зрения, но садиться в покинутое им только что кресло не стал. — Зайдешь ко мне в пять вечера… Нет, лучше в семь. Остановиться есть у кого?
— Ну если подумать… — пожал плечами Василий. — А что, надо?
— Вот и подумай! Прямо сейчас и начинай. До вечера!
Василий оторопело уставился на хозяина негостеприимной квартиры, но тот, не обращая на него больше ни малейшего внимания, спокойно развернулся и, прошествовав в сторону одной из дверей, скрылся за ней, так и не оглянувшись.
«Ах ты, сука! Сволочь хохлатая, морда рыжая, е…» Минуты две Василий Шмелев перебирал мысленно все пятиэтажные и более того ругательства, знал коих великое множество. И он Даже до середины не успел добраться, когда из-за той двери, за которой исчез Панченко, объявилась все та же девица-горничная и безразличным тоном поинтересовалась, не проводить ли его?
С трудом удержавшись от того, чтобы не сплюнуть на здешний сияющий паркет вишневого дерева, Шмелев, чувствуя себя еще более униженным, чем в прошлый раз, пулей вылетел из холла и вскочил в лифт, поджидавший его на лестничной площадке. Это чтоб какой-то зажравшийся говнюк обращался с ним, словно с прислугой? С ним, Василием Шмелевым, владельцем крупнейшей в его городе охранной фирмы, человеком, прошедшим Чечню, мужиком, при одном имени которого трепещет кое-кто поважнее этого рыжего мудилы?! Нет уж, сюда он точно больше не поедет, даже если Сам будет упрашивать его об этом, стоя на коленях… Да и кто он такой, этот Сам?! Да если вдуматься, Василию его в порошок растереть — как муху прихлопнуть!..
Эх, права была его Женька, красотка и умница: Ромку надо было посылать в проклятую Москву на этот раз! Уж не вообразил ли его друг Мозолевский себя поважнее его, Василия Шмелева, самого Шмелева, прошедшего Чечню…
И мысли Василия, описав полный круг, понеслись по нему заново.
5
Отличительной чертой следователя Первого департамента МВД Владимира Михайловича Курбатова было внешнее благодушие и доброжелательность. Глядя на него, никому и в голову не могло прийти, что в определенных обстоятельствах Владимир Михайлович может быть жестким, как кремень, не знающим жалости к тем, в чьей вине уверен… Что касается благодушия, оно не раз и не два сослужило Курбатову роль универсального ключа при работе со свидетелями.
Единственным свидетелем гибели Юрия Александровича Корсакова, который и впрямь мог увидеть что-то существенное — вопреки его же утверждению, что ничего не успел понять и заметить, — был швейцар гостиницы «Север» Маслюков Тихон Тихонович. Бывший служака, а ныне военный пенсионер, майор в отставке Маслюков целиком и полностью оправдывал свое «тихое» имя. Человеком он был робким и, как показалось Курбатову, чем-то напуганным… Интересно чем?
Вызывать Маслюкова в номер, служивший одновременно опергруппе кабинетом, Владимир Михайлович не стал. Вместо этого, дождавшись, когда швейцар отправится в маленький служебный закуток за стойку дежурного попить чаю, оставив вместо себя на полчаса у дверей гостиницы охранника, Курбатов направился следом за стариком. И если до этого относительно напуганности швейцара у следователя еще были сомнения, то едва он переступил порог крошечной опрятной комнатушки, как они растаяли без следа. Увидев Владимира Михайловича, Маслюков побелел как стена и едва не уронил чашку из вмиг задрожавших пальцев.
— Осторожно, Тихон Тихонович! — простодушно воскликнул Курбатов, подхватывая посудину, и смущенно улыбнулся. — Извините, ради бога, я вас, кажется, напугал… У меня к вам пара вопросов, так что я на минуточку всего…
— Я уже все рассказал… — пробормотал старик. — Я больше ничего не знаю, откуда мне знать-то?..
— Да-да, я в курсе, что все произошло мгновенно, — согласился следователь. — Да и никто на вашем месте не успел бы ничего толком увидеть — ясное дело!.. Но я ведь должен вас опросить официально, понимаете? Считайте, формальность, но куда же денешься?.. Вы, насколько я слышал, всю жизнь в армии прослужили, сами понимаете: приказы начальства не обсуждаются!