Страх отступал только ночью, когда Саша был рядом. Ночью и в выходные. Но там начинался другой кошмар. По ночам ей снилось, что уже день и он опять ушел на службу, ушел и не вернулся. А в выходные она все время помнила, что завтра настанут будни и он опять уйдет. В конце концов, Катя поняла, что теряет рассудок. Она больше не могла бояться, она решила уйти.
Это покажется диким. Это трудно объяснить, но она надеялась, что после ухода станет легче. Она думала, что если порвет с ним, то уже не сможет так за него бояться. В конце концов, кто он ей тогда будет — посторонний человек. И она решила уйти.
Конечно, ей могли бы сказать — да сам Саша мог сказать, если что — могли бы ей сказать, что все ее страхи бессмысленны. Капитан Серегин — не оперативник даже, он следователь, работа спокойная, практически кабинетная. Пусть это и не было совсем правдой, но сказать-то можно было? Можно. Только она все равно бы не поверила, именно потому, что не совсем правда.
Но ничего этого Саша не знал и ничего этого ему не сказали. Точнее, сказали, да он не услышал. И от беды своей попытался заслониться внутренним дознавателем — наблюдательным, хитрым, холодным.
— Чем он занимается? — глухо спросил Саша, точнее, дознаватель у него внутри.
— Кто? — Катя сначала ощетинилась, но поняла, что глупо пытаться морочить голову следователю, сникла и сказала: — Ничем не занимается.
— Совсем ничем?
— Совсем. Он бизнесмен.
Вообще-то бизнесмен — это было так, лишь бы ляпнуть. Не могла она сказать Саше, кто на самом деле ее бойфренд, он бы не поверил, да и никто бы не поверил. Вот и сказала, что бизнесмен. Саша только головой покачал: даже бизнесмены чем-то должны заниматься, деньги сами просто так в руки не пойдут.
— Да откуда я знаю, — отвечала она с раздражением, — поджуливает чего-то. Отпилы, раскаты, вся эта ерунда. Слушать противно.
Он не стал ее поправлять и уточнять, что не отпилы и раскаты, а распилы и откаты, и что этим занимаются не бизнесмены, а чиновники. Ему это тоже было противно. Время от времени такие вот ухари попадали и к ним. Но только средней руки — тех, что покрупнее, разбирали себе ФСБ и прокуратура, ну, или наши же, но уже в генеральских погонах — по договоренности...
Все-таки Катя тогда ушла не насовсем, то есть не исчезла окончательно. Время от времени они еще встречались. Это были странные, мучительные для обоих свидания все в том же самом кафе.
— Почему ты меня отпустил? — однажды спросила она. — Ты должен был меня удержать. Если надо, то силой.
Он удивился: я удерживал…
— Нет, не удерживал. Ты вообще ничего не делал! — Катя смотрела на него с непонятной досадой. — Ты так ничего и не понял о женщинах!
А меня и не интересовали другие женщины, подумал он с горечью, я любил только тебя.
— Нет! — она повысила голос. — Нет и нет! Я не о том говорю! Если бы ты понял меня, ты понял бы всех женщин.
Он пожал плечами:
— Зачем мне все? Я любил только тебя…
— Это не важно! — закричала она так, что повернулись с других столиков. — Неважно, неважно... Может быть, смысл твоей жизни в том и был, чтобы понять меня. А через меня — всех остальных женщин.
Он тогда подумал, что обычно мужчины не понять всех женщин стремятся, а познать их — и это разные вещи. А когда тебе нужна одна-единственная, она почему-то вдруг начинает тебя упрекать, что ты любил только ее.
Он молча смотрел на Катю, сердце его сжималось. Она порозовела, была похожа на обиженного ребенка, сердито шумела, а ему больше всего на свете хотелось ее обнять. Но обнять ее было нельзя, он знал это точно. Обнять его Катя должна была первой. Иначе объятия станут клеткой, из которой она все равно вырвется, как однажды уже случилось...
Он смотрел на нее тогда и думал об иронии судьбы. Он так боялся потерять ее, боялся, что она попадет в аварию, погибнет — а она просто ушла. Ушла к другому...
Саша встрепенулся, приходя в себя, взглянул на Женевьев, которая ждала его рассказа.
— Моя жизнь, — заметил он хмуро, — никого не касается. Никого.
Между нами говоря, в метафизическом смысле у всех жена ушла. Просто не все об этом еще знают. Но этого он не сказал, это было слишком сложно. Надо выпить, понял Саша. А то дело зайдет слишком далеко. Выпить — и разрубить этот гордиев узел тоски и бессмысленности. А мадемуазель Байо из Парижа ему компанию составит. Вон там в шкафу еще стакан — пусть возьмет.