Я бросилась к нему:
- Пожалуйста, обними меня.
Он обвил меня руками. В его поцелуе было столько силы, тепла и любви!
- Дорогая моя, - бормотал он, целуя меня в голову. - Боже мой, я так виноват. Я был так взбешен сегодня, но меня мучила ревность, и я не понимал, что происходит.
- Я ничего не могла сделать, - сказала я, сотрясаясь от рыданий, - это был единственный способ быстро получить деньги.
- Я знаю об этом. Успокойся, милая, успокойся. Я был у Ксандра после того, как он уехал от тебя. Я был в таком ужасном состоянии, что мне необходимо было поговорить с кем-нибудь. Он мне обо всем рассказал.
- Господи, что же он собирается делать?
- Он признался Памеле, а потом пошел в полицию. Это был единственный выход. Я отвез его в участок и первые полчаса не оставлял его одного. Все будет в порядке.
- А как Памела и Рики?
- Дорогая, это меня меньше всего волнует.
- Я не могла отказать Ксандру, - бормотала я. - Он всегда заботился обо мне.
- Знаю, знаю, звезда несчастная. Тебе следовало обратиться ко мне, а не к Андреасу. А сейчас, ради Бога, сними с себя все мокрое.
Он отошел от меня и зажег свет.
Ноги не держали меня больше, и я села на кровать, тупо уставившись на него. Его правый глаз теперь уже окончательно заплыл. Он все еще был в той же самой рубашке с пятнами крови, но, слава Богу, хоть руку ему кто-то забинтован. В следующее мгновение он снял со шкафа мой чемодан и покидал в него мои платья, сняв их с вешалок.
- Что ты делаешь?
- Укладываю. Ты уедешь отсюда.
- Мне некуда уезжать, - прошептала я.
- Ты едешь ко мне.
- Но я не могу. Лорне это вряд ли понравится.
- А при чем тут она?
Он взял мое васильковое платье.
- Ты была в нем, когда я тебя впервые увидел. Надень его сейчас.
Он положил платье на кровать.
- Но вы ведь с Лорной, - я подбирала слова, - разве вы не собираетесь пожениться?
Он замер на секунду с охапкой моего белья в руках.
- С чего ты взяла?
- Она сказана. Она говорила, что ты и она.
- Да не я, а Чарли.
- Чарли, - глупо повторила я. - Чарли! Но каким образом?
- Они познакомились у тебя, - сказал Гарэт. - В тот вечер, когда она у тебя гостила. Он пригласил ее зайти в его магазин, начал с ней встречаться, играть в бинго. Она говорит, что в тот вечер ты ей призналась, что в кого-то влюблена. Она решила, что речь идет о Чарли. Вот почему ей было так тяжело сказать тебе об этом.
- О, Господи! - сказала я. - Речь шла о тебе. Я ни на минуту не переставала любить тебя с того самого вечера, когда мне стало плохо на яхте. Господи! Какая глупая путаница!
Я начала смеяться, но тут что-то произошло, и я снова начала плакать. Гарэт забросил остатки моего белья в чемодан и обнял меня так крепко, что я стала бояться за свои бедные ребра.
- Ну, а теперь, ради Бога, снимай это или придется мне самому это сделать.
Я покраснела.
- Я не могу, когда ты смотришь.
Он усмехнулся.
- После сегодняшнего дневного спектакля я не вижу особого смысла в фальшивой благопристойности.
Видимо, прочитав что-то на моем лице, он тут же повернулся и стал разговаривать с Манки, который сидел, дрожа, в чемодане.
Только я стянула мокрую блузу, как в дверь громко постучали. Я схватила полотенце, потому что в комнату влетела миссис Лонсдейл-Тейлор.
- Мисс Бреннан, - зашипела она, - я говорила вам, что не потерплю мужчин в своем доме. Вы должны немедленно уйти, - добавила она, обращаясь к Гарэту.
- Ее не будет здесь через пять минут, - резко сказал Гарэт, - так что подите прочь!
- Как смеете вы разговаривать со мной таким тоном, молодой человек? возмутилась миссис Лонсдейл-Тейлор. - Как насчет квартирной платы? Она должна мне шестьдесят фунтов.
Засунув руку в карман, Гарэт вытащил пачку денег. Отсчитав шесть десяток, он протянул их ей. Потом взглянул на бедного маленького Манки, дрожащего в чемодане.
- Сколько вы хотите за эту собаку?
- Она не продается. Это собака моего покойного мужа.
- Десять фунтов, - сказал Гарэт.
- Я не уверена, что поступлю правильно.
- Двадцать, - сказал Гарэт и сунул деньги ей в руку. - А теперь иди отсюда, толстая ведьма, и никогда не обижай тех, кто слабее.
***
Через три четверти часа Гарэт и два бездомных существа, добравшись до дома, сидели в гостиной. Хотя я надела один из его свитеров, а в руке у меня был стакан бренди, я опять испытала жуткий приступ лихорадки. Напряжение становилось невыносимым. Слышно было только, как Манки грыз в полном экстазе остатки бараньей ноги, которые Гарэт отыскал для него в холодильнике.
- Он абсолютно счастлив, - сказал Гарэт. - Теперь моя очередь. Иди ко мне.
- Не могу, - сказала я сдавленным голосом.
- Ну ладно, тогда я сам к тебе приду.
Он присел на софу в футе от меня. Я уставилась на свой стакан бренди.
- Я собираюсь сейчас произнести небольшую речь, - сказал он. - Если бы ты только знала, что я пережил с того момента, как мы вернулись после того уик-энда. Я сгорал от любви к тебе. Знаю, что проявлял это нелепым образом, пытаясь побороть свое чувство, но я боялся выдать себя, потому что никак не мог предположить, что ты можешь испытывать ко мне подобные чувства. Я и согласие заняться делами "Сифорд-Бреннан" дал только потому, что это давало мне возможность контакта с тобой. И это еще не все. Я старался добиться расположения твоего дегенеративного братца Ксандра в надежде, что он может замолвить за меня словечко. Я звонил каждый вечер Джеки, проверяя, все ли у тебя в порядке. Как ты думаешь, почему никто из мужчин у тебя на работе и близко к тебе не подошел? Да потому, что я бы немедленно уволил за это любого.
- Я тебе н-не верю, - сказала я недоверчиво.
- Не перебивай, - сказал он. - Ты совершенно права насчет того, что я "блюститель нравов из Уэльса". Я не могу вынести никого рядом с тобой. Я едва пощадил Джереми и Чарли. А сегодня днем, как ты видела, я совсем потерял голову.
- Ты был великолепен, - выдохнула я, протянув руку, чтобы дотронуться до его бедного пострадавшего глаза.
Усмехнувшись, он поймал мою руку и прижал к своей щеке.
- А теперь кое-что насчет воспитания. Я говорил с Ксандром. Он рассказал мне о вашем детстве, о родителях, о том, как с вами паршиво обращались. Все это теперь позади.
И встав на колени возле меня, он меня обнял. Я заплакала.
- Что случилось? - прошептал он.
- Ничего хорошего, - всхлипнула я. - Я люблю тебя больше всего на свете. Меня мучает страсть к тебе, но это только в моем сердце. Ты был прав с самого начала: я фригидная женщина. Столько раз я была близка с мужчинами, не сосчитаешь, но всегда мне это было ненавистно. Я только научилась хорошо притворяться, а внутри меня - лед.
- Успокойся, милая, успокойся.
Он гладил меня, успокаивая, как успокаивают лошадь.
- Я тебе это говорю, потому что я люблю тебя, но не смогу дать тебе счастья.
- Об этом позволь мне самому судить, - сказал он. - Никто тебя по-настоящему не любил в твоей жизни. Тебя только баловали, отсылали поиграть где-нибудь, а звали только за тем, чтобы похвастаться перед гостями, когда они собирались за чаем, тем, что ты такая хорошенькая. Пойдем, - сказал он, поднимая меня с софы и ведя в спальню. - Не будем больше терять времени.
- Нет, - отпрянула я. - Ты будешь разочарован, я ведь не смогу притворяться с тобой.
- Не буду, ведь я Ничего и не жду. Нам надо привыкнуть друг к другу.
В спальне он включил боковой свет, осветивший громадную двуспальную кровать, и откинул меховое покрывало.
Когда он раздевал меня с несомненной ловкостью, я подумала обо всех тех женщинах, которые лежали на этой постели до меня. Видимо, так чувствует себя молодая лошадь, впервые принимающая участие в ежегодном шоу на приз лошади года, которой предстоит брать препятствие, высотой в шесть футов, а все предыдущие участники уже чисто выполнили это упражнение.
Когда мы легли, он нежно обнимал меня, пока не отступили все ужасы этого дня, а потом сказал:
- Я сегодня не дотронусь до тебя. Ты слишком устала.